Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Романы Джейн Остин являются прекрасным напоминанием о том, как войны и революции - индустриальная или прочие - отражались на провинциальной жизни. И провинциальная Британия до второй половины XIX в. продолжала сохранять за собой одно из наиболее важных мест как в общественных отношениях, так и в политике.

См. Sir Eric Ashby, Technology and the Academics: An Essay on Universities and the Scientific Revolution (London: Macmillan & Co., 1958), pp.1-49 and passim.

См. Charles Singer et al.y A History of Technology (Oxford: Oxford University Press, 1958), IV, 95-96, 656-57

Encyclopedia Britannica, s.v. «Kelvin».

История производства анилинового красителя может служить примером сказанному. После блестящего начала в Британии в 1850-х гг. эта промышленность получила значительно большее развитие в Германии в 1860-х гг. Тесное взаимодействие между немецкими химиками- исследователями и индустрией химических красителей остро контрастировала с положением в британских фирмах, которые защитившись патентом, стремились только эксплуатировать изобретение. Этот контраст более, чем любой другой единичный фактор, позволил Германии занять лидирующее положение в индустрии красителей перед Первой мировой войной. О возникновении британской промышленности красителей см. Singer etal, A History of Technology, V, 269-74, 281.

Карьера Юстуса фон Либиха, профессора химии в Гессене и Мюнхене, ярко символизирует союз между теоретической химией и технологией. Кроме своих теоретических открытий, из которых наиболее известными являются определение и анализ химических компонентов, необходимых для роста растений, Либих преподавал удивительно большому числу промышленных и коммерческих химиков XIX в.

Благодаря сотрудничеству между французскими, голландскими, английскими и другими банкирами и промышленниками картели действовали в соответствии со своим принципом и за пределами национальных границ, регулируя поставки некоторых товаров перед Первой мировой войной.

Автор работы: Thorstein Veblen, Imperial Germany and the Industrial Revolution (New York: Macmillan Co., 1915), возможно, более точно передает мою концепцию немецкого индустриализма, чем любая другая книга. Помогли также данные из J.H.Clapham, The Economic Development of France and Germany, 1815-1914 (Cambridge: Cambridge University Press, 1951).

Страстные эмоции и события, порожденные Французской революцией, а также позиция, мощь и важность Франции в западном мире после 1789 г. несколько затмили влияние более раннего американского примера. По этой причине лучше сконцентрироваться здесь полностью на Франции и воздержаться от обсуждения превратностей и триумфов демократических идеалов в Соединенных Штатах. В течение XIX в. развитие США было абсолютно самобытным в огромной степени благодаря их географическому положению. Американское развитие стало провинциальным, как это было в XVII в., но не в XVIII в. и не в XX в.

Даже Гражданская война 1861-1865 гг. мало повлияла на что-либо за пределами США. Рабство и крепостничество были отменены в большинстве стран Европы еще раньше, чем в Соединенных Штатах, за исключениями, подобными Кубе и Бразилии. Достижения военного дела в ходе Гражданской войны, которая предвосхитила некоторые особенности битв Первой мировой войны, прошли почти незамеченными. Через пять лет после окончания американской войны Пруссия дважды показала, как побеждать в ходе одной-единственной хорошо спланированной военной кампании. Имея перед глазами прусскую модель, профессиональные военные Европы и остального мира не видели причин изучать массированные передвижения американских граждан в мундирах.

Экономическое предвидение наряду с равным разделом завещанного имущества, согласно Кодексу Наполеона, привело к тому, что французские крестьяне крайне не желали делить свою землю между большим числом детей. Поэтому они стремились ограничить численность своих семей. Сравнительно низкий прирост населения, замедлявший действительно быстрый темп индустриализации во Франции, стал одним из неожиданных долговременных последствий Французской революции.

Несколько городов-государств в классической античности и в средние века достигли такой интеграции народа и правительства, которую не смогли превзойти европейские национальные государства XIX в. Заслуживает внимания тот факт, что некоторые французские революционные лидеры обожествляли республиканские добродетели, прославленные на страницах трудов латинских историков, и желали создавать Францию по образцу древнего города-государства Рима.

Указанный факт наряду с географически определенной сферой воздействия промышленного капитализма на столетие или даже больше изменил равновесие влияния государств Западной и Восточной Европы - равновесие, которое в последние десятилетия существования Старого режима одновременно с попытками России не отстать от других европейских государств в политической организации явно начинало склоняться на Восток. Крымская война (1853-1856 гг.), в которой французские и британские экспедиционные войска одержали победу над Россией на ее собственной территории, наглядно показала, что ситуация полностью изменилась.

Свободное и демократическое устройство не требует совпадения лингвистических, патриотических и административных границ, доказательством чему могут служить немецкоязычные французы Эльзаса и франкоязычные бельгийцы и швейцарцы. Но в Центральной и Восточной Европе, где географическое смешение различных лингвистических групп было чрезвычайно сложным, идея о совпадении языковых и политических границ пользовалась огромной поддержкой.

Характерная неуверенность, возникшая из крушения сельского образа жизни, существовавшего с незапамятных времен - в большой степени как побочный продукт распространяющегося промышленного капитализма, - придала особую эмоциональную энергию национализму конца XIX в., напоминая силу подобной неурегулированности социальных отношений в период Реформации. Националисты Восточной Европы пытались распространить свои идеализированные представления о жизни тесной сельской общины на весь народ. Полная несостоятельность национального самоопределения как средства достижения такой идиллии стала совершенно очевидной после Первой мировой войны, и окончание острой фазы начального становления индустриализированного мира может объяснить значительное ослабление языкового национализма как составной части живой ткани европейской политической жизни после Второй мировой войны. Опасный и иногда политически разрушительный национализм в Африке и Азии после 1945 г. в этом отношении повторил более ранний европейский опыт.