Уильям Макнилл - Восхождение Запада. История человеческого сообщества

Различные индуистские обряды, да и само индуистское благочестие, конечно, входили в острое противоречие с мировоззрением и отношениями Запада. Однако студенты, обучавшиеся в Калькутте или Лондоне, став полузападниками и борцами с предрассудками, по возвращении домой могли вновь столкнуться с местными и семейными обычаями традиционного индуистского окружения и приспособиться к ним. И наоборот, ислам провозглашал универсальную действенность и поэтому был независим, по крайней мере теоретически, от местных обрядов и социальных обстоятельств, что не было присуще индуизму. Ислам не мог быть снят и выстиран, как одежда, тогда как индуизм мог, по крайней мере без серьезной логической непоследовательности, быть применен к социальным обстоятельствам, с которыми он оказывался созвучным, и отложен в ином случае, когда его традиционная применимость оказывалась недостаточной для удовлетворения текущих нужд.

Перенос столицы из Калькутты в Дели в 1911 г. стал символом новой основы власти и нового принципа экономического и политического развития, принесенного железными дорогами. Морские порты, такие как Калькутта, Бомбей и Мадрас, больше не могли выполнять функции размещения администрации, управляющей огромной внутренней территорией Индии.

К концу Второй мировой войны, согласно мнению некоторых исследователей, Индия заняла шестое место в списке наиболее развитых индустриальных государств. Vincent A.Smith, 7776 Oxford History of India, Percival Spear (ed.) (3d ed.; Oxford: Clarendon Press, 1958), p.835.

В дополнение к книгам, цитированным ранее, я также использовал работы по индийской истории: Abdullah Yusuf Ali, А Cultural History оf India during British Rule (Воmbау: D.B.Taraporevala Sons, 1940); Nirad C.Chauduri, The Alltobiography оf Unknown Indian (New York: Macmillan Со., 1951); Romesh Chunder Dutt, Аn Economic History оf India in Victorian Age (2d ed.; London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co., 1929); J.N.Farquhar, Modern Religious Movements in India (London: Macmillan & Co., 1929); Atulchandra Gupta, Studies in the Bengal Renaissance (Jadavpur: National Council of Education, Bengal, 1958); J.C.Ghosh, Bengali Literature (London: Oxford University Press, 1948); Percival Griffiths, The British Impact on India (London: Macdonald, 1952); Percival Griffiths, Modern India (London: Ernst Benn, Ltd., 1957); R.C.Majumdar et al., An Advanced History of India, pp.829-1004; Lewis S.S.O'Malley, Modern India and the West (London: Oxford University Press, 1941); K.M.Panikkar, A Survey of Indian History (3d ed.; Bombay, Calcutta, New Delhi, Madras: Asia Publishing House, 1956); William Theodore de Вагу, Sources of Indian Tradition (New York: Columbia University Press, 1958).

См. Hsiao-tung Fei, Peasant Life in China: A Field Study of Country Life in the Yangtse Valley (New York: Oxford University Press, 1946), pp.233-35 and passim; Chow Tse-tsung, The May Fourth Movement: Intellectual Revolution in Modern China (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1960), pp.257-59.

См. Eugene Powers Boardman, Christian Influence upon the Ideology of the Taiping Rebellion, 1851-64 (Madison, Wis.: University of Wisconsin Press, 1952).

Притягательность марксистско-ленинской доктрины в Китае очень походила на притягательность различных экзотических религий для народов, находившимся на окраинах той или иной устоявшейся высокой цивилизации. Так же, как уйгуры предпочли манихейство или хазары иудаизм любым другим ортодоксальным верованиям их цивилизованных соседей, китайцы и другие гордые неофиты западноцентрического космополитизма совершенно предсказуемо предпочли коммунизм любым другим установившимся ортодоксиям Запада. Только так неофит мог противостоять своим учителям и одновременно учиться у них.

По мере того как коммунизм сам стал устоявшейся ортодоксией - сперва в России, потом в Китае, - это его преимущество оказалось утраченным. Во всем мире для людей, не вовлеченных в противостояние, нет худшего выбора, чем безальтернативный коммунизм или либерализм. Интеллектуальная, равно как и политическая, независимость представляют особую важность для народов, чувствующих себя обойденными.

См. Mary Clabaugh Wright, The Last Stand of Chinese Conservatism (Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1957).

По некоторым оценкам, 10 млн. китайцев в 1917 г. получали образование по западному образцу. См. Chow Tse-tung, The May Fourth Movement, pp.379-80. Странно думать, что такой человек, как Мао Цзэдун, формировался в сугубо конфуцианском окружении и принял марксизм только в 27 лет. Другие лидеры китайских коммунистов в своей жизни также преодолели пропасть между старым и новым режимами, факт, который гарантирует, что многое из прошлого будет перенесено в любое будущее, которое смогут создать китайские коммунисты.

Эмоциональные, но подробные исследования собраны в работе: M.P.Redfield (ed.), China's Gentry: Essays in Rural-Urban Relations by Hsiao-tung Fei (Chicago: University of Chicago Press, 1953).

См. E-tu Zen Sun, «The Pattern of Railway Development in China», Far Eastern Quarterly, XIV (1955), 179-99.

В дополнение к цитированным ранее книгам, я использовал следующие работы, посвященные Китаю: George C.Allen and Audrey G.Donnithorne, Western Enterprise in Far Eastern Economic Development: China and Japan (London: Allen 8c Unwin, Ltd., 1954); G.E.Hubbard, Eastern Industrialization and Its Effect on the West (London: Oxford University Press, 1938); Kuo-heng Shih, China Enters the Machine Age (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1944); Li Chien-nung, The Political History of China, 1840-1928 (Princeton, N.J.: Van Nostrand, 1956); E.R.Hughes, The Invasion of China by the Western World (London: Adam 8c Charles Black, 1937); Ssu-yu Teng, New Light on the History of the Taiping Rebellion (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1950); Siang-tseh Chiang, T\\e Nien Rebellion (Seattle, Wash.: University of Washington Press, 1954); Meribeth E.Cameron, The Reform Movement in China, 1898-1912 (Stanford, Calif: Stanford University Press, 1931); Hu Shih, The Chinese Renaissance (Chicago: University of Chicago Press, 1934); F.F.Liu, A Military History of Modern China, 1924-49 (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1956); Etienne Balasz, «Les Aspects significatifs de la societe chinoise», Asiatische Studieny VI (1952), 77-87; Franz H.Michael and George E.Taylor, T\\e Far East in the Modern World (New York: Henry Holt 8c Co., 1956); Kenneth Scott Latourette, A History of Christian Missions in China (New York: Macmillan Co., 1929); Chiang Monlin, Tides from the West: A Chinese Autobiography (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1947); Y.Chu Wang, «The Intelligentsia in Changing China», Foreign Affairs (1958), 315-29.

Китайская идеологическая изменчивость перед лицом сравнительно прочной институциональной стабильности была антитезой ситуации в Японии. Парадоксально, но идеологическая стабильность в Японии сохранялась благодаря организованной нестабильности институтов, поддерживаемой лидерами-самураями. Соответственно быстрота институциональных изменений стала возможной только благодаря традиционным ценностям и обновленным мифам и символам строгой социальной дисциплины.

Ср. европейские радикальные революции периода Реформации, проведенные во имя восстановления древних ортодоксии.

Две интересные попытки пролить свет на особенности японской жизни, чтобы объяснить резкие повороты в японской истории, используя при этом две различные схемы исследования, были предприняты в работах: Ruth Benedict, The Chrysanthemum and the Sword (Boston: Houghton Mifflin Co., 1946); Robert N.Bellah, Tokugawa Religion: The Values of Pre-Industrial Japan (Glencoe, 111.: Free Press, 1947).

В европейской истории дуэль - яркая параллель с недавним национальным поведением японцев. Понимание точек сходства может даже пояснить резкие изменения в отношении японцев к иностранцам. Дуэли в начале нового времени ограничились до рамок неписаного, но строго соблюдаемого кодекса поведения фехтовальщиков, чье традиционное место в обществе быстро становилось ненужным. Законодатели нравов, которые создали дуэльный кодекс, в сущности, старались приспособить самих себя и своих последователей ко все более чуждому, урбанизированному и организованному миру, сводя эмоциональные крайности ситуации до церемониальной ссоры и примирения. Японские самураи, такие же фехтовальщики, пережили более суровую перестройку в течение столетия. В отличие от своих европейских двойников, они смогли сделать кодекс бусидо нравственным ориентиром всего японского народа. Возможно, слишком быстрый переход Японии от феодального к космополитическому социальному порядку сделал возможным такое достижение самураев, а более медленная эволюция, как в Европе, могла бы, расслаивая японское общество, оградить различные его классы от принятия самурайского кодекса для нации в целом.