Коллектив авторов История - Естественные эксперименты в истории [сборник]

В то время как старые, более консервативные банки ограничивались выдачей краткосрочных ссуд на конкретное коммерческое предприятие… более молодые банки давали краткосрочные ссуды под долгосрочные инвестиции с расчетом, что последние будут не раз обновляться [118] Charles Sellers. The Market Revolution: Jacksonian America, 1815–1846. New York, 1991. P. 135. .

Объем британских капиталовложений за рубежом увеличивался стремительно, равно как и инвестиции американского Северо-Востока на американском Западе. Первую массовую «миграцию» денег можно датировать 1816 годом. По некоторым подсчетам, за этот один-единственный год общий объем британских зарубежных инвестиций вырос на 150 % [119] Davis and Gallman. Evolving Financial Markets. P. 55, 64. Северо-восточные инвестиции на Западе: John Denis Haeger. The Investment Frontier: New York Businessmen and the Economic Development of the Old Northwest. Albany, NY, 1981; Naomi R. Lamoreaux. Insider Lending: Banks, Personal Connections and Economic Development in Industrial New England. New York, 1994; Lance E. Davis and Robert J. Cull. International Capital Movements, Domestic Capital Markets, and American Economic Growth, 1820–1914 // Cambridge Economic History of the US / eds. Engerman and Gallman. Vol. 2. P. 733–812. .

С 1775 по 1815 год американский фронтир на Западе лишь нерегулярно подпитывался британскими мигрантами, товарами и деньгами. Все изменилось после 1815-го, когда произошел редко упоминаемый, но очень важный сдвиг в степени доступности информации. По обеим сторонам Атлантики распространялись идеи всеобщей грамотности, почтовые услуги, а печать начала стремительно развиваться и дешеветь — в данном случае некоторую помощь оказали промышленные технологии [120] David Vincent. Literacy and Popular Culture in England, 1750–1914. Cambridge, 1989, а также: The Rise of Mass Literacy: Reading and Writing in Modern Europe. Malden, MD, 2000; Jon P. Klancher. The Making of English Reading Audiences, 1790–1832. Madison, WI, 1987; Patricia Anderson. The Printed Image and the Transformation of Popular Culture, 1790–1860. Oxford, 1991; Yrjo Kaukianen. Shrinking the World: Improvements in the Speed of Information Transmission, c. 1820–1870 // European Review of Economic History. 2001. № 5. P. 20; Allan R. Pred. Urban Systems Development and the Long-Distance Flow of Information through Pre-electronic US Newspapers // Economic Geography. 1971. № 47. P. 498–524. . Из 3168 газет, выходивших во всем мире в 1828 году, около половины были на английском языке [121] C. A. Bayly. The Birth of the Modern World, 1780–1914: Global Connections and Comparisons. Oxford, 2004. P. 19; Daniel R. Headrick. The Tentacles of Progress: Technology Transfer in the Age of Imperialism, 1850–1940. New York, 1988; а также: When Information Came of Age: Technologies of Knowledge in the Age of Reason and Revolution, 1700–1850. Oxford, 2000. . Средний тираж газет на душу населения в США вырос с одного экземпляра в 1790 году до одиннадцати в 1840-м [122] Stuart M. Blumin. The Social Implications of US Economic Development // Cambridge Economic History of the US / eds. Engerman and Gallman. Vol. 2. P. 828. . В 1810 году на Британских островах печаталось около 21 миллиона экземпляров газет в год, примерно столько же — в Соединенных Штатах. К 1821 году эти показатели составляли 56 и 80 миллионов соответственно [123] Charles G. Steffen. Newspapers for Free: The Economics of Newspaper Circulation in the Early Republic // Journal of the Early Republic. 2003. № 23. P. 381–419. . В 1840 году в Великобритании было в два с половиной раза больше почтовых отделений, чем во Франции, а в США — в пять раз больше [124] Headrick. When Information Came of Age. P. 190. .

Проверенная временем классификация технологий Льюиса Мамфорда позволяет рассмотреть в нужном контексте эти перемены, как непромышленные, так и промышленные. Мамфорд постулирует три последовательных этапа развития технологий современности: эотехника XVIII века — вода, ветер, дерево и рабочие животные; палеотехника XIX столетия — пар, уголь, железо и железные дороги; и, наконец, неотехнический XX век — нефть, сталь, электричество и автомобили [125] Lewis Mumford. Technics and Civilization. London, 1934. P. 109–110. . По-видимому, следует предположить, что каждый новый этап развития вытесняет технологии предыдущего, и действительно, в XX веке неотехника в значительной степени вытеснила палеотехнику. Однако последняя столетием раньше вовсе не вытеснила эотехнические технологии: вместо этого они процветали бок о бок, взаимодействовали, и наиболее активно — как раз на фронтире. Именно там изобилие земли, дерева, воды, ветра и рабочих животных создало условия для непромышленной революции, которая шла параллельно с индустриальной. Использование преимуществ сразу двух технологических стадий, эотехнической и палеотехнической, вдвое увеличило эффективность каждой из них.

Этот эотехнический и «англопервичный» рост объема транспортировок сопровождался серьезными переменами в общественном отношении к эмиграции, и этим переменам способствовал настоящий расцвет печатных изданий. Примерно до 1800 года большая часть англофонов по обе стороны Атлантики считала миграцию на дальние расстояния последним средством отчаявшихся. Подобная позиция хорошо документирована для Британии, и, согласно наиболее распространенной точке зрения, она изменилась лишь приблизительно в 1830 году в результате «революции в колониальном мышлении», которую предпринял известный проповедник освоения новых земель Эдвард Гиббон Уэйкфилд.

Учитывая, насколько плотно образ пионера на фронтире ассоциируется с американским архетипом, удивительно, что негативное отношение к переселению на дальние расстояния было также весьма распространено и в Соединенных Штатах. Американские официальные лица в 1780–1790-х годах неоднократно отзывались о первых мигрантах на Запад как о «полудикарях», «беззаконных бандитах и авантюристах» [126] Peter S. Onuf. Statehood and the Union: A History of the Northwest Ordinance. Bloomington, IN, 1987. P. 1, 33; R. A. Billington. Westward Expansion: A History of the American Frontier. 3rd ed. New York, 1967. P. 210. См. также: Andrew R. L. Cayton. The Frontier Republic: Ideology and Politics in the Ohio Country, 1780–1825. Kent, Ohio, 1986. P. 7–9. , «бандитах, чьи действия позорят человеческую природу». Или вот еще:

Самые отъявленные, злобные, вероломные грабители, конокрады и негодяи на континенте… Подлейшие и отвратительнейшие преступники [127] Цитируется по: Francis S. Philbrick. The Rise of the West. New York, 1965. P. 357. .

Запад считался на Востоке «огромной выгребной ямой для отбросов атлантических штатов». Даже в 1820-х годах кое-кто утверждал, что «народы атлантических штатов еще не оправились от ужаса», который вселяет само слово «житель глубинки» ( backwoodsman ) [128] Timothy Flint. Recollections of the Last Ten Years in the Valley of the Mississippi. 1826, reprint ed. Carbondale, IL, 1968. P. 128. . Даже по прошествии довольно значительной части XIX века «опасения жителей Востока по поводу того, что поселенцы на Западе деградируют до состояния полной примитивности», оставались

достаточно сильными, чтобы стимулировать устройство миссий, организацию Общества Библии и трактатов, а также другие попытки вернуть мигрантов к благопристойной христианской жизни [129] Stuart M. Blumin. The Social Implications of US Economic Development // Cambridge Economic History of the US / eds. Engerman and Gallman. Vol. 2. P. 837. .

Однако отрицательный образ «жителя глубинки» превратился в положительный не стараниями одного только Уэйкфилда и не в 1830 году, а в ходе гораздо более масштабного трансатлантического идеологического переворота, случившегося примерно в 1815-м. В семиотическом плане этот переворот был ознаменован частичной заменой слова «эмигрант» на термины с более положительными коннотациями. По словам Дэвида Хэкетта Фишера и Джеймса Келли,