Коллектив авторов История - Естественные эксперименты в истории [сборник]

Мы рассмотрели два возможных объяснения полученных результатов: экономическое неравенство и политическая активность. Первый показатель в наши дни не очень разнится по двум типам регионов, главным образом потому, что области, ранее находившиеся под контролем заминдаров, приложили значительные усилия для принятия земельных реформ, призванных смягчить экономическое неравенство. Уровень политической активности и грамотности в регионах заминдари более низкий, и это коррелирует с более низким уровнем развития инфраструктуры. Тем не менее эти переменные не могут полностью объяснить разницу в уровне обеспеченности общественными благами между регионами заминдари и прочими.

Этот вывод важен, поскольку он говорит нам, что любое объяснение долгосрочного влияния прошлого должно выходить за рамки этих двух очевидных факторов. В своем эмпирическом анализе нам не удалось охватить ряд других политических каналов. Например, возможно, что более грамотное и политически сознательное население областей не-заминдари избирает политиков более высокого качества. Более искушенный электорат может также стать причиной того, что в выборах участвует меньшее количество кандидатов, поскольку у слабых кандидатов слишком мало шансов на победу. Более активные представители затем обеспечивают большее распространение общественных благ в этих регионах.

Другое возможное объяснение заключается в том, что у избирателей, привыкших к ситуации, когда контроль постоянно остается в руках элиты, вырабатывается циничное отношение к политической системе в целом. Третья возможность заключается в том, что это отставание в развитии инфраструктуры является естественным следствием политических приоритетов в «феодальных» областях, которые были изначально активно ориентированы на устранение пережитков прошлого, например отмену старых институтов землепользования и обеспечение равного доступа к земле (некоторые доказательства этого мы излагаем в примечании 22). Такие приоритеты могли привести к дефициту ресурсов и политического капитала, необходимых для того, чтобы направить развитие по другой траектории. Также возможно, что длительный контроль элиты создал гораздо более поляризованный электорат, представители которого не могут эффективно сотрудничать для обеспечения населения общественными благами.

В заключение добавим, что наш сравнительный анализ подчеркивает влияние конкретного исторического института на результаты долгосрочного развития. Две очень правдоподобные гипотезы о промежуточных механизмах не имеют достаточного эмпирического веса, чтобы объяснить наши выводы. Мы предложили ряд других потенциальных гипотез, для которых были бы полезны дальнейшие сравнительно-исторические исследования. Такое детальное исследование может также породить новые гипотезы о долгосрочном влиянии институтов прошлого.

Мы благодарим Джареда Даймонда, Джеймса Робинсона, Роберта Шнайдера и двух анонимных рецензентов за чрезвычайно полезные комментарии. Кэтрин Цуй оказала неоценимую помощь в исследовании.

Одной из самых важных исследовательских задач сравнительной истории и обществоведения является углубление понимания механизмов распределения доходов в мире. Чем можно объяснить огромную разницу в уровне жизни и жизненных перспективах, например, в Соединенных Штатах и Западной Европе по сравнению со странами Латинской Америки и Африки к югу от Сахары? Историки при формулировке вопроса сосредотачиваются на выяснении причин «подъема Запада», «европейского чуда» или «великого расхождения» [323]. Эти термины относятся к процессу, в ходе которого приблизительно триста лет назад, когда мировые различия в благосостоянии были относительно невелики, в группе европейских стран под руководством Нидерландов и Великобритании (следом идут Германия и остальные) начал наблюдаться устойчивый рост среднего уровня жизни. В конце XIX века это благосостояние распространилось на некоторые неоевропейские [324]страны, такие как США и Австралия, а в XX столетии — на группу стран Восточной Азии, однако большая часть мира (Африка, Латинская Америка, Восточная Европа и Южная Азия) продолжала бороться с бедностью.

Ученые предлагают этому немало объяснений, и одно из наиболее примечательных называет основной причиной подобного распределения доходов институциональные различия между странами. Например, главный аргумент теории институтов, призванный объяснить экономический рост Европы в Новое время, фокусируется на отмене или отмирании институтов ancient régime (старого порядка) [325]. Именно те страны, где раньше всего началось структурное обновление, первыми испытали экономический подъем. Такая точка зрения фигурирует в работе Адама Смита, который считал экономические институты и политический курс общества ключевыми факторами, определяющими его экономическое развитие. Хотя Смит в своих исследованиях не делал упора на сравнительную историю, его описание относительного благосостояния различных обществ не оставляет сомнений в том, что он считал его уровень связанным с разницей в устройстве этих обществ и со стимулами, порождаемыми этим устройством. Смит утверждал, что добровольный обмен на свободных рынках и возникающее в результате разделение труда являются ключевыми факторами экономического процветания. Такая система, конечно же, сильно отличалась от наследия феодальных институтов, составлявших основу старого порядка. Смит полагал, что относительное благополучие Западной Европы было тесно связано с ранним распадом институтов старого порядка, и решительно утверждал, что феодальное устройство препятствовало процветанию:

Но если от крупных землевладельцев редко приходится ожидать серьезных улучшений, то меньше всего можно ожидать их в тех случаях, когда работниками у них служат рабы. <���…> Такой вид рабства еще держится в России, Польше, Венгрии, Богемии, Моравии и других областях Германии. Только в западных и юго-западных регионах Европы он постепенно был совсем упразднен [326].