Павел Подляшук - Товарищ Инесса [Документальная повесть]

Она совершает прогулки, музицирует, азартно «болеет» на крокетной площадке. И подумывает уже о возвращении в Москву. Впереди такая уйма дел!

Много писем Инессы, в больших или малых отрывках, а то и целиком, вмонтировано в эту повесть. Еще больше, конечно, перечитано автором. Но это письмо (вернее, записку, набросанную химическим карандашом на сложенном вдвое клочке линованой бумаги) я и сам читал с особенно горьким чувством и привожу здесь с такой же грустью. Послано из Кисловодска в Москву, дочери Инне. Последнее письмо.

«Мы уже 3 недели в Кисловодске и не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока еще совсем не прибавил весу», — пишет Инесса. Дальше еще несколько слов о самочувствии и времяпрепровождении сынишки, а уж потом — о себе: «Я сначала все спала, и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ — но солнце здесь не особенно горячее — не крымскому чета, да и погода неважная. Частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска. И сейчас начинаю уж скучать». Заключительные строчки посвящены предстоящей работе. Следует подпись: «Твоя мать» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 31, л. 5, 6).

Случилось, однако, что Инесса с сыном вместе с другими отдыхающими попали в Нальчик.

Обстановка в Кисловодске сгущалась, явной стала угроза окружения. Выстрелы, отдаленно звучавшие в окрестных ущельях, слышались все ближе и все чаще. Красное командование решило: отдыхающих из Кисловодска эвакуировать.

Кое-кто струсил. Инесса ничуть не утратила равновесия. Более того, она успокаивала слабых, заботилась о больных. Что же касается ее самой, то, «если существует опасность — пусть увезут всех женщин и детей, а я уеду последняя».

Эти слова Инессы приводит в уже цитированной статье Людмила Сталь. А Г. Котов припоминает, что товарищ, ведавший эвакуацией, сказал: «Если т. Инесса не поедет добровольно, то он прибегнет к помощи тт. красноармейцев, дабы выполнить распоряжение об ее перемещении» (сб. «Памяти Инессы Арманд», стр. 117).

До Нальчика добирались четверо суток. В пути Инесса трогательно заботилась о больных товарищах, раздобывала пищу, подбадривала. Помнила обо всех, забывая лишь себя. Так, словно только на нее, Инессу Арманд, возложена персональная ответственность за жизнь, здоровье, самочувствие всех окружающих.

Это обостренное чувство ответственности — черта, всегда присущая Инессе.

Во Владикавказе — радостная встреча с Серго Орджоникидзе. Чрезвычайный комиссар Юга России ласково и почтительно приветствовал былую свою учительницу. Вспомнили «Длинную ослицу», уроки в остекленном сарае, вечерние прогулки по единственной улице Лонжюмо, песни под чужим небом… Много воды утекло с тех пор, а прошло то всего-навсего восемь лет!

— Стареем, стареем, Серго!

— Абсолютно нет, дорогой товарищ Инесса! Мы еще повоюем…

Во Владикавказе не задержались. Дальнейший маршрут: Беслан — Нальчик.

На станции Беслан застряли надолго. Станционное здание, да и все вокруг, было забито людьми. Беженцы из меньшевистской Грузии, переселенцы, просто транзитные пассажиры сутками лежали на земле. Кругом грязь, остатки пищи, гнилые фрукты.

По мнению доктора Ружейникова, именно стоянка в Беслане была роковой для Инессы.

Он рассказывает, что первый день в Нальчике прошел нормально. Осматривали город, потом присутствовали на собрании местной парторганизации. На ночевку в стоявший на путях вагон возвращались поздно вечером всей гурьбой. Шли пешком, обменивались впечатлениями о только что прошедшем собрании, о местных работниках — новых знакомцах, о положении на врангельском фронте. Зашла речь о последней работе Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Инесса о книге этой «говорила долго и восторженно» (сб. «Памяти Инессы Арманд», стр. 81–86).

Ночью Инессе стало плохо. Но, жалея товарищей, она не будила их, терпела. К утру сделалось совсем невмоготу. Инессу отвезли в больницу.

Состояние больной то чуть становилось лучше, то снова ухудшалось. И стоило лишь наступить минутному облегчению, как Инесса принималась беспокоиться о сыне, о товарищах, о медицинском персонале. Только не о себе.

Свою болезнь она считала «неуместной» — стеснялась того, что о ней заботятся. Такова была мера ее самозабвения, самопожертвования.

«Правда» в хронике от 11 сентября 1920 года обнародовала сведения Наркомздрава: «С начала нынешнего года до настоящего времени в республике заболело холерой 12 054 чел.». Эпидемия холеры шла на убыль. Но, покидая Советскую страну, страшная болезнь унесла еще одну жертву.

Двое суток шла борьба со смертью. В полночь Инесса потеряла сознание, а утром ее не стало.

Когда граждане Нальчика провожали тело Инессы Федоровны Арманд в последний путь — в Москву, когда на привокзальной площади произносились прощальные речи, горное эхо донесло откуда-то издалека хлопки ружейной перестрелки. Выстрелы в горах звучали, как воинский салют над гробом усопшего революционного борца.

Москва хоронила Инессу.

Мы помним встречу на Казанском вокзале, скорбную процессию — по Каланчевке, Мясницкой. И вот гроб установлен в Доме союзов.

Отдел работниц при МК РКП опубликовал обращение «К работницам Москвы»:

«Товарищи-работницы, мы призываем вас всех, которым усопшая отдала свою жизнь, почтить память тов. Инессы. Пусть будет жива о ней память среди тех, кто теперь среди голода и разрухи идет упорным трудом к светлой жизни» («Правда», 10 октября 1920 г.).

К гробу шли и шли люди. Несли венки. На алых лентах — надписи:

«Шагайте бесстрашно по мертвым телам, несите их знамя вперед! — Тов. Инессе Арманд Бауманский райком».

«Неутомимой работнице по раскрепощению работниц за победу рабочего класса — Инессе Арманд — Сокольнический райком».

Вносят большой венок из живых белых цветов: «Тов. Инессе — от В. И. Ленина».

Сменяется почетный караул. Товарищи, с кем вместе она проходила революционный курс в тюремных «университетах», друзья по ссылке, по эмигрантским скитаниям. Совнархозовцы. Французские коммунисты. Делегации московских предприятий. Рабочие пушкинских фабрик. Слушатели партийных школ. Женотделки. И работницы, работницы — «красные платочки» из районов столицы, из губернии.

Их так любила Инесса, и они отвечали ей любовью искренней и сильной.

12 октября, полдень. Оркестр Большого театра под управлением Вячеслава Сук играет траурный марш Шопена. У Дома союзов шпалерами выстраиваются пулеметчики. После шопеновского марша раздаются звуки «Интернационала». Траурная колесница медленно отплывает на Красную площадь.