С Далин - Китайские мемуары. 1921—1927

Во время гонконгской стачки моряков в январе — марте 1922 г., окончившейся победой рабочих, бастовало около 50 тыс. китайских матросов и грузчиков.

Осмотрев красоты острова, я за 10 минут перебрался на материк, из Гонконга в Коулун (Цзюлун). Здесь большая материковая полоса шириною 25 км, расположенная напротив острова, также принадлежала Англии. Коулун был силой взят «в аренду» англичанами и административно присоединен к Гонконгу.

В Коулуне были теперь английские войска, английская полиция, а главное, английская таможня, взимавшая пошлины и контролировавшая внешнюю торговлю Южного Китая. Это было причиной того, что южнокитайская торговая буржуазия была настроена против английского империализма и не только морально, но и материально поддерживала стачку гонконгских моряков и портовых рабочих.

В Коулуне сел в вагон Коулун-Кантонской ж. д. Поезд движется по живописной дороге по берегу моря, проходя целый ряд туннелей, прежде чем свернуть в сторону Кантона. Вот уже вдали брызнул электрический свет, сквозь который обрисовались контуры города. Поезд остановился. Я посмотрел на часы. Прошло только четыре часа с тех пор, как я покинул Гонконг.

8. Кантон.

Руководители коммунистов и Социалистического союза молодежи

Кантон — один из первых китайских городов, который был открыт для торговли с иностранцами в результате поражения Китая в «опиумной» войне в 1842 г. Город сохранил несравненно большую самобытность, чем Шанхай с его большими иностранными концессиями, английскими и французскими воинскими частями и полицией, названиями улиц на иностранных языках.

И в Кантоне была английская концессия — Шамянь (небольшой остров на реке Чжуцзян), но по сравнению с иностранной частью Шанхая она была ничтожна мала, всю ее можно было обойти за десять — пятнадцать минут. Шамянь нужен был Англии только как символ ее господства в Южном Китае, а не как территориальная и экономическая база. Эту функцию выполняли Гонконг и арендованная полоса в районе Коулуна. Поэтому Кантон производил впечатление чисто китайского торгового города.

В отличие от китайцев-северян южане — народ экспансивный, живой, подвижный, а сам Кантон напоминал огромный рынок, который не закрывался даже ночью. Как и во всех искони китайских городах, улицы были очень узкими, шириною в два-три метра. Обращало на себя внимание почти полное отсутствие вывесок на английском языке.

Впрочем, влияние Европы сказывалось уже и здесь. Было проложено несколько широких улиц, по которым изредка мчались автомобили, мостовые на таких улицах были покрыты асфальтом, много зданий на набережной реки Чжуцзян построены в европейском стиле.

Вместо пекинского чинного сановника здесь бросался в глаза полуголый, вечно суетящийся толстый купец или хозяин мастерской, а вместо стройной обитательницы Пекина — изнуренная женщина-кули, целый день перетаскивавшая на коромысле или на грузовой платформе с колесами тяжести из складов на набережную и обратно.

На улицах всегда было шумно, отовсюду слышалась китайская музыка, на набережной, этой главной улице Кантона, было много накрашенных женщин.

Вся река .вдоль набережной была занята лодками. Они стояли целыми улицами, по которым то одна, то другая лодка выплывала на середину течения. Беспрерывно плыли по воде джонки. Ночью лодочные фонари создавали живописную картину двигающихся огоньков.

В лодках, так густо стоявших у набережной, постоянно жили целые семьи, которые занимались перевозкой товаров по реке и их .погрузкой. Это была беднота, речные кули.

Жизнь на воде била ключом. Помимо лодок здесь располагались плавучие рестораны всех разрядов: дешевые и первоклассные, чайные боты, плавучие опие-курильни.

Поздно ночью шум на улицах утихал, часть электроосвещения выключалась, народу становилось меньше. На тротуарах уже были разостланы циновки, на них спали люди. Спали в одиночку и целыми семьями. Это были рабочие, не имевшие не только угла на суше, но и хотя бы старой лодки на воде. Они жили с семьями на улице. Днем трудились, работали много, долго, питались на улице, покупали еду у поваров, готовивших пищу в передвижных кухнях, а поздней ночью укладывались спать на тротуарах. Они имели впалую грудь, крепкую костистую спину, выносливые руки, циновку и какое-то тряпье, служившее одеялом. Больше ничего.

Крупной промышленности на юге почти не был®. На островах в устье Чжуцзяна гнездилось множество шелкоткацких предприятий, на которых работало несколько тысяч рабочих. Но это были не заводы, не фабрики, а базировавшиеся на ручном труде мануфактуры, крайне отсталые в техническом отношении. Типичной для юга промышленностью было кустарное производство и небольшие мастерские.

Поражал огромный удельный вес торгового капитала в экономике. Торговец и ростовщик держали в своих руках скупку и сбыт крестьянской продукции. Здесь было много меняльных контор, типично ростовщических учреждений, под высокие проценты выдававших нуждающимся ссуды или занимавшихся спекуляцией бумажными деньгами различных провинций, а также иностранной валютой.

Из иностранных банков господствующее положение занимал английский Гонконг-Шанхайский банк. Иностранный капитал выступал на юге не как промышленный, а как торговый. Поэтому он не внес здесь тех изменений в экономическую жизнь, которые были характерны для Северного и Центрального Китая.

Экономические нити, связывавшие Юг и Север, были очень тонкими. Характерно, что много видов готовых товаров Юг получал не из Северного Китая, а из французских колоний в Индокитае и голландских — на Малайском архипелаге. Ко всему этому надо добавить различие между севером и югом в языке. Северяне и южане говорят на совершенно различных диалектах. Иероглифы общие для всего Китая, их понимают все грамотные китайцы, но они произносятся совершенно иначе в разных областях, особенно на юге. На небольших заседаниях, в которых участвовали северяне и южане, беседы велись зачастую на английском языке, если его знали все участники. На помощь нередко приходили бумага, тушь и кисточка, которой выводился нужный иероглиф.

Все эти различия бросались в глаза, когда вы из Пекина или Шанхая впервые попадали в Кантон. Даже такой бытовой штрих, что мужчины на юге не носили кос, а женщины почти не уродовали бинтами ног, также был не случаен. Как известно, мужчин заставили носить косы в знак подчинения маньчжурской династии, свергнутой во время революции 1911 г. Тем не менее даже в 20-х годах крестьяне и часть горожан еще носили косы. Множество китаянок с трудом передвигались на забинтованных ступнях. Южане уже во время тайпинской революции в знак неповиновения маньчжурской династии срезали косы.