Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.

Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает? [238] Волнующее произведение, но уже первую строку этого стихотворения (О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут) часто приводят как пример ненасытности Запада XIX в. Однако Киплинг в своем произведении подчеркивал совсем не это. Вот как меняется смысл, если цитату взять более широко. , 49

Киплинг понимал, что люди (во всяком случае, настоящие мужчины) в целом одинаковы. Истинное положение вещей затеняет география, и поэтому нам нужно путешествовать в дальние края Земли, чтобы все выяснить на месте. Но в XXI веке резко повышающееся социальное развитие и сокращающийся мир делают такие поездки ненужными. Когда мы выйдем за пределы биологии, не будет ни Востока, ни Запада, ни границ, ни племен, ни родов. Если мы сможем отодвигать достаточно долго «Приход ночи», разлученные близнецы должны в конце концов встретиться.

Сможем ли мы это сделать? Я полагаю, что ответ на этот вопрос является положительным. Огромная разница между теми вызовами, с которыми мы сталкиваемся сегодня, и теми, которые привели к поражению Китая династии Сун, когда она уперлась в «твердый потолок» тысячу лет назад, и вызовами Римской империи еще за одну тысячу лет до этого заключается в том, что теперь мы знаем гораздо больше о происходящих при этом явлениях. В отличие от римлян и китайцев наш век, возможно, все-таки получит те идеи, которые ему необходимы.

На последней странице книги «Коллапс» уже упоминавшийся выше биолог и географ Джаред Даймонд высказал предположение, что существуют две силы, способные спасти мир от катастрофы: археологи (которые выявляют подробности ошибок, совершенных более ранними обществами) и телевидение (которое доводит до остальных эти результаты) 50. Как археолог, который смотрит часто телевизор, я, несомненно, с ним согласен, но хочу добавить к его короткому списку и третьего спасителя — историю. Только историки могут обобщить огромный материал, связанный с социальным развитием; только историки могут объяснить различия, разделяющие людей, и то, как мы можем не допустить, чтобы эти различия привели к нашему крушению.

Эта книга, я надеюсь, поможет вам немного лучше разобраться в этом процессе.

Основой, можно сказать, становым хребтом этой книги является индекс социального развития, скрепляющий вместе всю совокупность фактов, накопленную археологами и историками. Конечно, сам по себе данный индекс не объясняет, почему Запад властвует, однако он показывает общую картину истории, которую необходимо объяснить. Я уже давал полное описание сущности применяемого мной индекса социального развития. Однако те, кого интересуют методы и подробные подходы, лежащие в основе применявшихся вычислений, могут узнать обо всем этом более подробно на сайте www.ianmorris.org. Данное же приложение предназначено лишь для быстрого общего ознакомления с основными техническими трудностями, которые нужно было преодолеть, и с полученными основополагающими результатами.

Мне известно, что против индекса социального развития выдвигаются следующие четыре очевидных возражения.

1. Представление социального развития в численном виде и сравнение получаемых таким образом данных, относящихся к разным временам и разным местам, приводит к дегуманизации людей. По этой причине не следует этого делать.

2. Представление социального развития в численном виде и сравнение получаемых таким образом показателей — процедура вполне приемлемая. Однако социальное развитие в том смысле, в котором определяю его я (как способность обществ делать свои дела), — это то, чего измерять не следует.

3. Социальное развитие в моей трактовке является полезным способом для сравнения Востока и Запада, но четыре характеристики, используемые мной для его измерения (получение энергии, организация/урбанизация, военная мощь и информационные технологии), не являются наилучшими из возможных.

4. Эти четыре характеристики вполне пригодны для измерения социального развития, но я совершил существенные фактологические ошибки, а сами измерения провел неправильно.

Возражение 1 я разбирал в главе 3. Существует множество исторических и антропологических вопросов, применительно к которым количественное представление социального развития и сравнение полученных результатов оказывается бесполезным. Однако вопрос — почему властвует Запад — по своей природе является сравнительным и количественным. Если мы хотим получить ответ на него, нам придется заниматься количественным представлением и сравнением полученных результатов.

В главе 3 я также сказал несколько слов и по поводу возражения 2. Возможно, что есть и нечто иное, что можно измерять и сравнивать, помимо социального развития, и что при этом получаются лучшие результаты, но я не знаю, что это такое. Поэтому я предоставляю историкам и антропологам определять другие объекты для измерений и продемонстрировать, что при этом получаются лучшие результаты.

Возражение 3 может принимать три формы: нам следует добавить дополнительные характеристики к выбранным мною четырем; мы должны использовать иные характеристики; нам следует ограничиться меньшим числом характеристик. Когда я писал эту книгу, я рассматривал несколько других характеристик (например, площадь, занимаемая самой крупной политической единицей, стандарты жизни (измеренные применительно к взрослым людям), скорости перевозок либо высота самых больших монументов). Однако всякий раз я сталкивался либо с проблемами получения фактов, либо с плохими результатами проверки на взаимную независимость. И вот к каким выводам по этой части я пришел. Большинство опробованных характеристик каждый раз показывали высокий уровень избыточности применительно к большей части истории, и любые возможные комбинации характеристик, как правило, приводят к более или менее одинаковым итоговым результатам.

Из правила избыточности существует множество небольших и два крупных исключения. Первое крупное исключение можно назвать «аномалией кочевников»: у степных обществ обычно низкий балл по получаемой энергии, организации и информационным технологиям, но высокий — по военной мощи. Эта аномалия помогает объяснить, почему истинно кочевые общества столь успешно наносили поражения империям, но при этом оказывались столь неуспешны в управлении ими [239] Полукочевые завоеватели — такие, как парфяне, сяньби, османские турки и маньчжуры, — с успехом правили империями, но этого нельзя сказать о в полном смысле кочевниках — таких, как сюнну, гунны и тюрки-сельджуки. Ближе всего к тому, чтобы являть собой исключение, считаются вполне кочевые монголы. Однако даже их рекорд в качестве правителей империи определенно является случайностью. . Это заслуживает серьезного изучения, но напрямую не влияет на результаты сравнения между оседлыми сельскими жителями из восточного и западного центров, рассматриваемых в этой книге.