Иэн Моррис - Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Представьте, что я хочу выпить чашку кофе, но у меня нет денег. Я занимаю доллар у местной версии Тони Сопрано (представьте также, что эта история происходит в те дни, когда на доллар еще можно было купить чашку кофе). Он, конечно, мой друг, и поэтому не будет взимать с меня проценты, если я верну ему занятый доллар в течение недели. Но если я пропущу этот крайний срок, мой долг каждые семь дней будет удваиваться. Вряд ли нужно утверждать, что, когда наступило время платить, я этого не сделал, и поэтому я стал должен ему два доллара. Осторожность с деньгами никогда не была моим сильным качеством, и я еще неделю протянул с выплатой, из-за чего мой долг кредитору вырос до четырех долларов. Потом прошла еще неделя. Теперь та чашечка кофе стоила мне уже восемь долларов. Я уехал из города, постаравшись забыть о нашей договоренности.

На рис. 3.4 показано, как рос мой долг. Как и на рис. 3.3, в течение длительного времени на нем почти нет ничего, на что можно было бы посмотреть. Линия, соответствующая размеру процентов, становится видимой только примерно на 14-й неделе: к тому времени, когда я должен уже захватывающую дух сумму — 8 192 доллара. На неделе 16, когда мой долг вырос по спирали до 32 768 долларов, линия наконец-то отрывается от нижней координаты графика. К 24-й неделе, когда бандиты нашли меня, я был должен им 8 260 608 долларов. Да, та чашечка кофе действительно оказалась недешевой.

Если руководствоваться этими стандартами, конечно, рост моего долга в первые несколько недель с одного до двух, затем до четырех, потом до восьми долларов был на самом деле незначительным. Однако представьте, что примерно через месяц после судьбоносного в моей жизни кофе, когда мой долг равнялся 16 долларам, я случайно встретился с одним из вышибал банды, парнем из тех, которые собирают долги у таких, как я. Давайте также представим, что у меня не было этих 16 долларов, но я отдал ему пять. Не желая ухудшения моего здоровья, я платил еще четыре недели по пять долларов в каждую, но затем снова испарился и прекратил отдавать дань. Темная линия на рис. 3.5 показывает, что произошло, когда я ничего не платил, а серая — как мой долг рос после этих пяти пятидолларовых платежей. Мой кофе по-прежнему в итоге стоил дороже 3 миллионов долларов, но это меньше половины того, что я задолжал бы без этих платежей. Это критически важно, но на графике остается невидимым. Нет никакого способа, позволяющего на основе изучения рис. 3.5 предсказать, почему серая линия заканчивается намного ниже, чем черная.

На рис. 3.6 история моего краха рассказывается чуть иначе. Статистики называют рис. 3.4 и 3.5 линейно-линейными графиками, поскольку шкалы на каждой оси показаны растущими путем линейных приращений: то есть каждая проходящая неделя занимает одно и то же место на горизонтальной оси, а каждый доллар долга — одно и то же место на вертикальной оси. И наоборот, рис. 3.6 относится к тому виду диаграмм, которые статистики называют логарифмически-линейными. Время, по-прежнему откладываемое на горизонтальной оси, измеряется в линейных единицах, а размер моего долга, который показывается на вертикальной шкале, — в логарифмических единицах. Это означает, что расстояние между нижней осью графика и первой точкой на вертикальной оси соответствует десятикратному росту моего долга с одного до десяти долларов, расстояние между первой и второй точками опять же возрастает десятикратно, то есть от десяти до ста долларов, затем еще увеличивается в десять раз, от ста до тысячи, и так продолжается и дальше, до десяти миллионов в верхней части.

Политики и специалисты по рекламе превратили в тонкое искусство введение нас в заблуждение с помощью статистики. Еще полтора века назад британский премьер-министр Бенджамин Дизраэли пожелал заметить: «Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика» 18, и рис. 3.6 может в полной мере подтвердить его точку зрения. Однако все там представленное на самом деле является лишь другой картиной моего долга по сравнению с рис. 3.4 и 3.5. Линейно-линейная шкала хорошо показывает, насколько тяжким является мой долг, а логарифмически-линейная шкала хорошо показывает, каким образом ситуация становится такой тяжкой. На рис. 3.6 темная линия идет равномерно и прямо, демонстрируя, что без каких-либо платежей размер моего долга устойчиво ускоряется и каждую неделю возрастает вдвое. Серая линия показывает, как после четырех недель удваивания моя серия пятидолларовых платежей замедляет этот процесс, но не отменяет его, и скорость роста долга продолжает возрастать. Когда я перестаю платить, серая линия повышается параллельно темной, поскольку мой долг снова каждую неделю удваивается, но заканчивается не на столь головокружительной высоте.

Ни политики и ни статистики в своих заявлениях не лгут всегда. Просто нет такой штуки, как совершенно нейтральный способ представить политику или цифры. Каждое заявление для прессы и каждый график делают упор на одних аспектах реальности и умаляют другие. Поэтому рис. 3.7, показывающий на логарифмически-линейной шкале баллы социального развития, начиная от 14 000 лет до н. э. до 2000 года н. э., производит совершенно другое впечатление, нежели линейно-линейная версия тех же самых баллов на рис. 3.3. Здесь ситуация в глаза бросается гораздо больше, чем на рис. 3.3. Скачок в социальном развитии за последние столетия является очень реальным и остается наглядным; никаким ухищрениям статистики не по силам устранить его. Однако рис. 3.7 показывает, что достигнутый результат не «упал с ясного голубого неба», как это кажется при рассмотрении рис. 3.3. К тому времени, когда линии начинают резко идти вверх (что произошло около 1700 года н. э. на Западе и около 1800 года н. э. на Востоке), количество баллов в обоих регионах было уже примерно в десять раз выше, нежели в левой части графика, хотя на рис. 3.3 эта разница еле-еле видна.

Из рис. 3.7 видно, что объяснение того, почему Запад властвует, будет означать одновременный ответ сразу на несколько вопросов. Нам необходимо знать, почему социальное развитие совершило настолько внезапный скачок после 1800 года н. э. и достигло такого уровня (где-то около 100 баллов), когда государства могут проявлять свою мощь в глобальных масштабах. Прежде чем развитие достигло таких высот, даже самые могущественные общества на Земле могли доминировать только в своих собственных регионах. Однако новые технологии и учреждения в XIX веке позволили им трансформировать местное доминирование во владычество в мировом масштабе. Нам к тому же потребуется, конечно, понять, почему Запад стал первой частью мира, достигшей этого порога. Но для ответа на любой из этих вопросов нам также необходимо разобраться и в том, почему социальное развитие настолько увеличилось уже за предыдущие 14 тысяч лет.