Андрей Юрганов - Категории русской средневековой культуры

Анализ источников показал, что большинство описанных опричных казней связано так или иначе с водной средой (рекой, озером, водой в котле и т.д.). Андрей Кесарийский в толкованиях на Апокалипсис, хорошо известных людям средневековой Руси, именно в контексте последних времен замечал, что водная среда знаменует собой неверие.

Андрей Кесарийский — архиепископ Кесарии Каппадокийской, жил приблизительно в V в. В своем толковании на Апокалипсис Андрей Кесарийский исходит из того, что комментарий может быть многоуровневым и иметь троякий смысл, соответствующий трем составным частям человека: телу, душе и духу. Иначе — это смысл исторический, смысл иносказательный (тропологический) и смысл аналогический, раскрывающий тайны будущего и жизни вечной. — См.: Полный православный богословский энциклопедический словарь. М., 1992. Т. 1.

Подобное представление прочно вошло в религиозное сознание XVI в. Нас не должно удивлять то обстоятельство, что вода — также символ крещения: средневековая культура была пронизана амбивалентными значениями и всегда допускала сосуществование противоположностей. В этом проявлялось особое мироощущение человека, настроенного на символизм в осмыслении природы любого значимого явления христианской жизни.

Так, в «Послании о злых днех и часех» старца Филофея, рассуждавшего о том, что два «Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать», бегство в пустыню «жены, облеченной в солнце», объясняется в том же ключе. Змей, испускающий из своих уст воду, «яко реку», намеревается потопить в ней ту, образ которой олицетворяет собой церковь Христову в последние дни перед Вторым Пришествием и Страшным Судом [724]. Филофей особо подчеркивал: « Воду же глаголют неверие» [725]. Согласно хорошо известному на Руси житию преп. Василия Нового, св. Феодора, пройдя мытарства и приблизившись к вратам небесным, встречает «воду» — «и разступишася вода» [726].

Источники сохранили «язык» эсхатологических образов, понятный современникам опричнины. Вот типичный пример, приведенный Альбертом Шлихтингом: Федор Ширков, «главный секретарь» новгородский, был приведен к царю, тот приказал «привязать его посредине (туловища) к краю очень длинной веревки, крепко опутать и бросить в реку по имени Волхов, а другой конец веревки он велит схватить и держать телохранителям, чтобы тот, погрузившись на дно, неожиданно не задохся. И когда этот Федор уже проплавал некоторое время в воде, он велит опять вытащить несчастного, спрашивает, не видал ли он чего-нибудь случайно в воде. Тогда тот ответил, что видел злых духов, которые живут в глубине вод реки Волхова... и они вот-вот скоро будут здесь и возьмут душу из твоего тела» [727]. За такой ответ царь приказал поставить Ширкова на колени в котел и обваривать кипятком. После пыток мертвое тело было разрублено на части и брошено в реку. Царь нередко запрещал казненных хоронить в земле. А. Шлихтинг сообщает, что некий воевода Владимир содержался в тюрьме за то, что по чувству сострадания велел похоронить — предать земле — тело утопленного в реке по приказу царя слуги князя Курбского. Владимира пытали, обвинив в связях с князем-беглецом, а затем убили и бросили в реку. Н.С. Тихонравов специально отмечал: «По мифическим русским воззрениям, выразившимся в многочисленных и разнообразных произведениях народной поэзии, ад находится в пропастях, на дне реки. Грешникам уготовлены «пропасти неисповедимыя», которые после Страшного Суда будут задернуты «землей, травой и муравой» [728]. Федор Ширков говорил, что на дне Волхова он видел «злых духов»; на дно реки царь отправлял тела убиенных, не разрешая хоронить в земле.

Обратим внимание на основной способ умерщвления людей в Новгороде в январе 1570 г. Датский посланник Яков Ульфельд сообщает: созвал царь «великое множество людей в Новгород под тем видом, якобы хотел с ними о важных делах говорить, куда когда пришли, велел всем собраться на мост при городе стоящий, который мы ежедневно видали, а как скоро взошли на оный, бросил всех стремглав в реку, побил и потопил многие тысячи людей» [729]. Новгородский летописец, конечно, точнее определил, что именно произошло: повелел царь «приводити... владычних бояр и иных многих служивых людей... и жен их и детей, и повеле их пред собою горце мучити и люте и безчеловечне, всякими различными муками; и по многих неисповедимых горких муках, повеле государь телесаих некоею составною мукою огненною поджигати, и своим детем боярским повеле тех мученных людей за руки, и за ноги и за головы, различно, тонкими ужи лривязывати по человеку к санем конским, и быстро влещи за санми на великий Волховский мост, и повеле их с мосту метатив реку Волхов... И таково горе и мука бысть от неукротимыя ярости царевы, паче же от Божия гнева, грех ради наших...» [730]

Река и мост испытания — древнейшие образы индоевропейской мифологии. В.К. Цодикович, исследуя семантику иконографии «Страшного Суда», специально отмечает, что «в древнем космологическом звучании образ реки водной как связующей «верхнего неба (свет-огонь)» с «подземным небом (морем)» связан с рекой огненной, поскольку обе выступают в функции мирового древа как концентраты той водно-огненной материи, которую связывают во вселенских зонах. Водно-огненной является и река Вайтарани индоарийской мифологии. Грешники погружаются в находящееся под нею место мучений, а праведники переходят на другой берег — в царство блаженных с Богом Ямой. Путь в эту реку вел через погребальный обряд сожжения, бывший тою жертвою, которая приносилась божеству, чтобы дать умершему возможность достигнуть жилища Ямы... Огонь, пожиравший жертву, претворял ее в достояние Бога... а уничтожая труп, возносил умершего в светлую область «высшего неба» и безопасно проводил его «по пути мифически родственного ему Солнца». Душа не сгорает, потому что сама является бесплотным огнем. И вся ее потусторонняя жизнь здесь и в последующей традиции обрисована в реальных формах (души бредут в реке, грешные оседают вниз, а праведные переправляются на другой берег), что впоследствии помогло оформиться иконографии исследуемых сюжетов. Эти же представления и в основе древнеславянского погребального обряда... В последнем случае представления о водном и огненном загробном пути сливались. Страшносудный образ огненной реки также возникает, как синтез огненного и водного пути, наложения сожжений на водный путь в ладье. Поэтому для образа огненной реки характерны очертания, формы реки, хотя ее содержанием и является огонь... В византийских Страшных Судах огненный поток — карающее средство. Он короткий, сразу переходящий в геенну, без разработки темы пути. Но в древнерусских народных обычаях, погребальных обрядах сохраняются верования о водно-огненной реке, как пути, ведущему не только в ад, но и в рай. Они оказывали влияние и на христианские памятники, которые впоследствии чаще всего оценивались, как апокрифические. В Ярославской и Олонецкой губерниях бросают в могилу медные монеты — для уплаты за «перевоз через огненную реку, которую придется покойнику переезжать, или даже на свободный проход по мытарствам. Переход через огненную реку отождествлялся с мытарствами» [731].