Андрей Юрганов - Категории русской средневековой культуры

Человек осмысливает мир и наделяет его субъективными смыслами. Он их выводит за пределы своего «я». Быть человеком — значит быть направленным не на себя, а вовне. Смыслы, которые создают люди — не что иное как сами эти люди: некое выражение их самости. Но смыслы не придумываются, а обнаруживаются. В чистом виде смысл — это то, что имеется в виду. Смысл может меняться почти мгновенно, его природа — уникальность в сущности и в существовании. Смыслов — бесчисленное множество, поскольку, как писал известный американский психолог и врач В. Франкл, «жизнь — это вереница уникальных ситуаций» [11] Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. С. 287. . Если бы существовали одни только смыслы, то не возникло бы общество — не было бы единства, которое создает социум. Соединяют знаки (значения) — общеупотребительные смыслы. Их функция — создавать общие уровни миропонимания [12] Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII—XIII веках. Спб., 1997. С. 29. . Знаки (значения) — исторически обусловленные психологические механизмы, способные как создавать стабильность, так и (при определенных обстоятельствах) саморазрушаться. Смыслы и значения находятся в диалектическом единстве и противоборстве.

Еще К.Г. Юнг отмечал: если для нас обще-значимо, что любая болезнь имеет естественную причину, то первобытный колдун, не задумываясь, скажет, — в соответствии со своими общезначимыми смыслами, — что болезнь вызывается духами и колдовством [13] Юнг К. Проблемы души нашего времени. М., 1993. С. 160-161. . Знак воспринимается как общепринятое, но осмысливается индивидуально. Любая икона несет в себе информацию о сакральном знаке. Изображение голых пяток ангелов на иконе Андрея Рублева «Троица» — знак святости (по понятиям современников), который, вместе с тем, каждым смотрящим на икону мог осмысливаться личностно и индивидуально. Знаки дорожного движения могут вызывать самые разные ассоциации, осмысления и даже эмоции, но нарушение правил опасно для жизни: с этим приходится считаться.

Во взаимодействии значений и смыслов создаются нравственные ценности человека, который, в соответствии со своими представлениями о духовно-значимом, решает важнейшие вопросы своего бытия. Порой ценности ставят человека в тупик и приводят к конфликту — с самим собой ли, с обществом ли. И все же в любом обществе существует (в явном или скрытом виде) иерархия ценностей , которую человек, так или иначе, принимает как свою, нравственно-значимую модель жизни. Например, для русского средневекового человека имело значение то, что следует вести праведную жизнь, ежедневно молиться и посещать церковь, ибо таким образом осмысливалась высшая христианская ценность — спасение души на Страшном Суде...

Вернемся к нашему общему определению культуры, чтобы уточнить его и обосновать как рабочую гипотезу. Искусственный мир человека многообразен и практически неисчерпаем. Человек — творец, создатель. То, что относится к разряду достижений человеческой культуры, не всегда поддается строгому научному анализу, ибо любое великое творение по природе своей обладает неким мистически-иррациональным свойством. Сколько бы мы ни изучали «Джоконду», взгляд женщины будет всегда тайной творения и Творца...

Итак, культура в этой книге рассматривается как смыслополагание человека. Ведь если смыслы и значения — исторически обусловленные явления человеческого духа, значит, средневековый человек — «другой», не похожий на нас, имеющий свое бытие — мифическое пространство собственного смыслополагания.

В мировой исторической науке обозначился важный поворот, который заставляет думать об историческом познании вообще. Постмодернистская критика традиционной историографии такими крупнейшими культурологами и философами, как Ролан Барт, Жак Деррида, историком Норманом Кантором [14] Cantor N.F. Inventing the Middle Ages. N.Y., 1991. и другими, — импульс к переосмыслению метода изучения прошлого [15] Гуревич А.Я. «Территория историка» // Одиссей, 1996. С. 81-109. . Не только в мировом постмодернизме, но и в отечественной науке обнаруживается стремление или не видеть различий в психологических механизмах и характере мышления человека во времени, [16] Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 68. или отрицать всякую возможность познания исторического бытия, не прибегая к модернизации [17] Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив // Одиссей, 1996. С. 11-24; Ионов И.Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Там же. С. 60-80. .

Видимо, настал момент подумать о главном:

Под объектом принято понимать внеположенный нашему сознанию фрагмент мира. Как же его изучать? Считается, что восстановить абсолютно полностью фрагмент объективной реальности, во всей полноте и бесконечном многообразии внутренних связей, невозможно не только практически, но даже теоретически.

Для традиционной историографии характерно признание того, что предметом исследований историка является реконструкция данности под названием «объективная реальность прошлого», в историко-антропологическом рассмотрении истории предмет определяется как образ прошлого, который «в результате наших настойчивых усилий создается из дошедших до нас посланий исторических источников» [18] Гуревич А.Я. «Территория историка». С. 85. .

Обе позиции связаны так или иначе с «выводным знанием», против которого и выступили представители постмодернизма, заявляя, что никакой реальности помимо источника нет и быть не может.

Мы присоединяемся к этому утверждению.

Основная заслуга постмодернизма — в острой критике традиционализма, направленной против «ахиллесовой пяты» исторической науки — модернизации прошлого. И хотя наши дальнейшие выводы кардинальным образом не совпадут с постмодернистской концепцией познания, этот важный пункт согласия необходимо специально отметить. «Объективная данность прошлого», равно как и образ этой данности, требуют от историка точной реконструкции, хотя максимальное соответствие абсолюту невозможно по причинам, указанным выше. Но само движение к абсолютной точности в изображении этой «данности» — главный атрибут научности. При этом исторические источники признаются своеобразными хранилищами, из которых необходимо извлекать данные для восстановления исторического прошлого. Обратим внимание на то, что историк в конечном счете сам решает, что соответствует, а что не соответствует в них «действительности прошлого». Чаще всего для определения этого отношения употребляется весьма распространенное словосочетание, — «как было на самом деле» [19] Это формула Ранке: «wie es eigentlich gewesen». . Оно символически отражает сам позитивистский подход к проблеме того, что есть объект и предмет истории. Тут и возникают наиболее трудные вопросы для всех, кто хоть сколько-нибудь вовлечен в проблематику исторической гносеологии. Возникнув в XIX в., позитивизм, как отмечал Р. Дж. Коллингвуд, стал эпохой в европейской науке, обогатив историю «громадными коллекциями тщательно просеянного материала, такого, как календари королевских рескриптов и патентов, своды латинских надписей, новые издания исторических текстов и документов всякого рода, весь аппарат археологических разысканий. Лучшие историки этого времени, такие, как Момзен или Мейтленд, стали величайшими знатоками исторической детали» [20] Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 123. . Сбор фактов — лишь первая стадия работы, вторая — открытие законов исторического развития. Если в рамках первичной обработки материала трудностей не возникало, то с раскрытием «законов» дело обстояло явно хуже. Сдвиг в науке произошел тогда, когда Огюст Конт «потребовал, чтобы исторические факты использовались в качестве сырья для чего-то более важного и воистину более интересного, чем они сами. Каждая естественная наука, утверждали позитивисты, начинает с открытия фактов, но затем она переходит к обнаружению причинных связей между ними. Приняв этот тезис, Конт предложил создать новую науку, социологию (решение этой задачи он отводил историкам), а затем перейти к поиску причинных связей между этими фактами» [21] Там же. С. 123-124. . Короткий период «слияния» истории и социологии завершился окончательной дифференциацией двух дисциплин. Позитивистский метод в исторической науке обрел новое «дыхание»: он стал осмысливаться как самодостаточный метод познания индивидуальных фактов, отличный от науки познания общих законов [22] Там же. С. 126. . В позитивизме на этом этапе обнаружилось два методологических правила: «1. Каждый факт следует рассматривать как объект, который может быть познан отдельным познавательным актом или в процессе исследования; тем самым общее исторического знания делилось на бесконечно большую совокупность мелких фактов, каждый из которых подлежал отдельному рассмотрению. 2. Каждый факт считался не только независимым от всех остальных, но и независимым от познающего, так что все субъективные элементы (как их называли), привносимые с точкой зрения историка, должны быть уничтожены. Историк не должен давать оценки фактов, его дело — сказать, каковы они были» [23] Там же. .