Виктор Сутормин - Вокруг Кремля и Китай-Города

В начале 1930-х эти модерновые интерьеры украсили своим присутствием партработники из аппарата Московского горкома. У переезда была своя предыстория. После Февральской революции горком занимал здание гостиницы «Дрезден» на площади, где сейчас воздвигнут памятник Юрию Долгорукому, а тогда стоял монумент в память генерала Скобелева.

После Октябрьского переворота большевики переместились в особняк графини Уваровой в Леонтьевском переулке. Там житьё как-то не заладилось: после подавления мятежа левых эсеров удар по узурпаторам нанесли анархисты – забросили бомбу в окно зала, где шло заседание горкома. При взрыве погибли и получили смертельные ранения 12 человек, ещё более 50 было ранено и контужено.

Из повреждённого особняка комитет партии переместился в здание на Большой Дмитровке, то есть поближе к зданию Моссовета, и работал там до тех пор, пока московскую организацию коммунистов не возглавил Лазарь Каганович. Он-то и организовал переезд сюда, поближе к Кремлю и к сталинскому ЦК.

Наклонный газон вдоль Старой площади остался на месте Китайгородской стены, а там, где он заканчивается, стояли Ильинские (Троицкие) ворота.

За воротами находился Ильинский крестец, известный прежде всего тем, что там существовала своеобразная биржа: священники, оставшиеся без прихода (если, к примеру, церковь была уничтожена пожаром либо перестраивалась), предлагали свои услуги тем, кому требовалось освятить новое жилище или лавку, исповедовать больного, соборовать умирающего или в домовой церкви провести обряд венчания.

Иозеф-Андреас Вейс. Ильинские ворота в Москве, 1852

Ильинские ворота и дом Северного страхового общества. Фото 1930–1933 годов из фонда ЦИГИ

Хоть и сказано «Птицы не сеют, не жнут, а Отец Небесный кормит их», однако нелегко давался преподобным фрилансерам хлеб их насущный, ибо конкуренция была суровой. Доходило не только до ругани, но и до рукоприкладства с тасканием за патлы. Высшее духовенство с этим бесчинством боролось, но безуспешно. Изжить обычай удалось лишь в XVIII столетии.

Башня с часами и здание с куполом были построены в 1909–1911 годах для Северного страхового общества. Как и в случае с «Метрополем», страховщики вложили средства в недвижимость, но здесь по их заказу четыре архитектора построили комплекс офисных зданий. Соавторам выпали на удивление разные судьбы.

Иван Рерберг прожил долгую и успешную жизнь, построил здания Киевского вокзала и Центрального телеграфа, стал отцом художника и дедом знаменитого кинооператора (Георгий Рерберг работал с Андреем Тарковским на фильмах «Зеркало» и «Сталкер»).

Вячеслав Олтаржевский, при советской власти командированный в США для ознакомления с современными строительными технологиями, работал на высотном строительстве в Нью-Йорке, а по возвращении занимался проектом Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Общая планировка ВДНХ сохранилась до наших дней, хотя и были снесены построенные Олтаржевским павильоны, а сам архитектор, обвинённый во вредительстве, отправился в воркутинские лагеря. Но когда началось строительство сталинских высоток, американский опыт Олтаржевского очень пригодился – в частности, бывший зэк работал над проектом высотной гостиницы «Украина».

Приложивший руку к созданию таких жемчужин модерна, как «Метрополь» в Москве и дом Зингера в Петербурге, Марьян Перетяткович всё же к неоклассицизму и неоренессансу тяготел сильнее, а одно из лучших творений создал в неорусском стиле.

Белокаменный храм с позолоченным куполом отражался в невской воде, чем-то напоминая храм Покрова на Нерли. Построенный в 1911 году на территории Адмиралтейского завода Спас-на-водах стал памятником жертвам Русско-японской войны. Стены второго этажа покрывали бронзовые доски с именами всех 12 тысяч погибших – от адмирала Макарова до нижних чинов, – а над досками выстроились в ряд копии корабельных икон с крейсеров и броненосцев, лежавших на дне Японского моря… Алтарь украшала мозаика с изображением Христа, шествующего по морю. Когда созданный на народные пожертвования храм взорвали, лик Спасителя на обломке мозаики несколько дней мерцал из зелёной мглы Ново-Адмиралтейского канала, пока водолазы не навели порядок. Бронза на переплавку была вывезена заранее. Марьян Марьянович ничего этого не узнал, потому что умер от инфаркта ещё в 1916 году.

Четвёртый соавтор, Илья Голосов, в этом проекте участвовал в качестве помощника – ему до окончания Московского училища живописи, ваяния и зодчества оставалось ещё два года. Он воспринимал модерн как пройденный этап, потому тянулся к классике, стремясь наследие античности соединить с современностью, и со временем стал превосходным мастером композиции. Некоторые его работы – клуб коммунальников на Лесной улице и знаменитый «голосовский дом» на Яузском бульваре – представляют интерес и в наши дни.

Старая площадь и здание Комитета народного контроля СССР. Фото 1934–1947 годов из фонда ЦИГИ

Илья Голосов успешно участвовал в архитектурных конкурсах, много лет преподавал, занимался вопросами архитектурной теории, а также принимал участие в разработке Генерального плана реконструкции Москвы – того самого плана, в соответствии с которым столица получила новые площади и проспекты, но утратила множество памятников старины.

Китайгородскую стену разбирать начали в 1932 году с того же места, откуда Петрок Малый начинал её постройку – от Птичьей башни и Воскресенской площади, ставшей к тому времени площадью Революции. Операторы хроники снимали ход работ, и перед киносеансами советским людям показывали «Новости дня» с бодрыми рассказами диктора о том, как меняется облик новой Москвы. Воскресенские ворота были разрушены в 1931 году, Владимирские на Лубянской площади – в 1932-м, Ильинские – в 1933-м.

«Социализм – это учёт», поэтому кирпич сортировали, и сохранилась информация, что для нужд Метростроя было таким путём получено 18 тысяч кубометров штучного кирпича и 50 тысяч кубов битого.

В Москве – и уж тем более в Китай-городе – земля всегда стоила дорого, поэтому участка ничем не занятого тут было не найти. Тем не менее по правой стороне Ильинки сразу за бывшим домом Северного страхового общества мы видим маленький пятачок земли. Сквер не сквер, газон не газон… и не заброшенное место – но какое-то неприкаянное.