Генри Ли - История инквизиции

Если бы она была допущена к обедне и если бы с нее сняли оковы, то она во всем повиновалась бы приказаниям Церкви. Она слышала свои Голоса после отречения; ее святые сказали ей, что она подвергла себя осуждению своим отречением ради спасения жизни, так как отреклась только из-за боязни огня. Голоса были голосами св. Екатерины и св. Маргариты, которых Бог посылал к ней; от этого она никогда не отрекалась, а если отрекалась, то соврала. Она предпочтет смерть вечному плену; но если судьям ее угодно, то она опять наденет женское платье; что касается остального, то она не знала ничего.

Эти бессвязные противоречия, эти вопли угрызения совести и отчаяния, столь отличные от ее былой неустрашимой уверенности, показывают, что тюремщики сделали свое дело, что душа и тело несчастной выстрадали больше, чем могли вынести. Судьи вполне удовлетворились. Жанна была сознававшаяся рецидивистка; Церкви не оставалось ничего более, как выдать ее светской власти.

Поэтому на другой день, 29 мая, Кошон собрал всех наличных членов суда, объявил им, что Жанна снова впала в заблуждения, надев опять свой мужской костюм и утверждая, по внушению демона, что ее Голоса снова вернулись. Вопроса об ее участи не могло и быть. Она была рецидивистка, и возник только спор о следующей подробности процедуры: следует ли прочесть ей ее отречение раньше, чем выдать ее в руки светской власти. Большинство высказалось за соблюдение этой формальности; но Кошон и ле Метр находили ее лишней.

На другой день, 30 мая, на восходе солнца были посланы в тюрьму брат Мартин д'Адвеню и разные другие духовные лица, чтобы сообщить Жанне, что она будет сожжена в этот же день утром.

Несчастная так перепугалась, что бросилась на пол, рвала себе волосы и испускала потрясающие крики; затем, несколько успокоившись, она сказала, что этого никогда не случилось бы, если бы она была помещена в церковную тюрьму, показав, таким образом, что жестокость тюремного заключения заставила ее снова вернуться к своему отречению. Она исповедовалась перед д'Адвеню и выразила желание причаститься. Не зная, что делать, он послал спросить совета у Кошона, который разрешил удовлетворить просьбу Жанны; Св. Дары были принесены в тюрьму с обычной торжественностью. Ошибочно полагали, что это означало признание невиновности осужденной; в действительности же закон предписывал никогда не отказывать в причастии рецидивисту, просившему его в последнюю минуту; уже тот факт, что осужденный, предварительно исповедавшись, просил причастия, свидетельствовал о раскаянии виновного и его желании вернуться в лоно Церкви. [186]

Помост для проповедника и костер были устроены на площади Старого Рынка. Жанну везли среди волнующейся толпы, заполнявшей улицы; говорят, что в это время жалкий шпион Николай Уазелер пробился через толпу и ряды стражи и вспрыгнул в колесницу, чтобы испросить прощения у Жанны, но раньше, чем она успела простить его, англичане сбросили его с колесницы и убили бы его, если бы Варвик не подоспел к нему на помощь и не спас ему жизнь, дав ему возможность покинуть город. Николай Миди произнес с помоста свою речь, прочли приговор об "освобождении", и Жанна была передана в руки светской власти. Кошон, ле Метр и другие духовные лица сошли с помоста; бальи Руана принял осужденную из их рук и велел отвести ее на место казни и сжечь. Говорили, что отсутствие приговора светского суда было нарушением закона; но на деле, мы знаем, эта формальность была излишней, в особенности когда дело шло о рецидивисте. На голову Жанны надели бумажную митру со словами: "Еретичка", "Рецидивистка", "Вероотступница", "Идолопоклонница", и ее повели на костер.

По одним рассказам, она испускала крики и вопли, так что тронутая толпа проливала слезы; по другим, она была полна покорности провидению, совершенно спокойна, и ее последнее дыхание отлетело в молитве. Когда огонь уничтожил ее одежды, то раздвинули охваченный пламенем хворост, чтобы толпа могла видеть обгорелый труп и, таким образом, убедиться, что Жанна была женщиной. Удовлетворив любопытство зрителей, обратили тело в пепел, который бросили в Сену. [187]Теперь тем, кто играл роль в этой трагедии, оставалось только оправдать себя, очернив свою жертву и распустив ложные слухи по поводу процесса Судьи, очевидно, понимали, что хотя они и прикрылись парижским университетом, тем не менее на них падает огромная ответственность, так как они получили от короля письма, вполне защищавшие их поведение; государь обязывался лично принять участие во всяком преследовании, которое только возникнет против них перед Папою или вселенским собором. Регентство прекрасно понимало, что ему нужно оправдаться в глазах всей Европы, и им были разосланы от имени Генриха VI ко всем государям и епископам письма, в которых рассказывалось, какие бесчеловечные жестокости совершала Жанна до того дня, когда Бог, сжалившись над страданиями народа, не позволил взять ее в плен. Хотя она за свои преступления могла быть наказана и светским судом, тем не менее ее выдали Церкви, которая поступила с ней кротко и благосклонно и после ее сознания милостиво наложила на нее епитимию в виде тюремного заключения; но гордость ее резко сказалась; она снова впала в свои заблуждения и в свое безумие; тогда она была выдана в руки светской власти и, чувствуя приближение конца, созналась, что духи, которых она призывала, были ложь и обман, что ее демоны обманули и осмеяли ее; в конце концов, она была сожжена в присутствии народа.

Эта официальная ложь ничего, однако, не стоит в сравнении со слухами, которые вероломно распространяли о Жанне. Честный парижский буржуа, сообщая о казни Жанны в своем дневнике (Journal), перечисляет преступления, вызвавшие обвинения, примешивая к действительным пунктам обвинения другие, бывшие отголоском ложных выдумок, которые легко пускались в доверчивый народ. Если верить ему, Жанна имела привычку, разъезжая верхом, размахивать палкою, которою она жестоко била людей, не нравившихся ей; во многих странах она безжалостно убивала мужчин и женщин, не оказывавших ей повиновения; однажды, когда ей грозило оскорбление, она бросилась с высоты башни и не ушиблась; она хвасталась, что может, если захочет, вызвать гром и произвести разные другие чудеса. Однако буржуа признавал, что даже в Руане многие воздавали ей честь за то, что она приняла мученическую смерть за своего законного повелителя. [188]Очевидно, понимали, что своею ужасной смертью она достойно увенчала свою миссию и что симпатия к ней, возбужденная ее испытаниями, продолжала свое дело, пробуждая народное сознание.

Спустя с лишком месяц, 4 июля, в Париже была сделана попытка подавить это движение растущей симпатии: заставили одного доминиканского инквизитора, по всей вероятности Жана ле-Метра, произнести слово. Проповедник долго распространялся о злых делах Жанны и о милосердии в отношении к ней ее судей. Уже с четырнадцатилетнего возраста она носила мужскую одежду, и ее родители убили бы ее, если бы не боялись греха. Увлекаемая демоном, она покинула их, и с этого дня она жила резнею христиан, упиваясь кровью и огнем, пока над ней не совершилась казнь. Она отреклась от своих заблуждений; на нее тогда наложили в виде епитимии четырехлетнее заключение в тюрьму на хлебе и воде, но она не могла снести это и один день, так как в своей тюрьме она заставляла служить себе, как важной даме. Здесь явился ей дьявол с двумя демонами и, боясь потерять ее, сказал ей: "Нечестивое создание, из страха снявшее мужскую одежду, ободрись, мы защитим тебя от всех людей!" Она тотчас же разделась и надела опять свой мужской костюм, который она предварительно спрятала в соломенном тюфяке своей постели; она так сильно верила в сатану, что заявила, будто раскаивается в том, что сняла свою обычную одежду.