Генри Ли - История инквизиции

Даже после потери большей части своих владений сын его, Раймунд VII, на Рождество 1244 года на блестящем съезде, бывшем при его дворе, пожаловал двумстам дворянам рыцарское звание.

Благодаря своим брачным связям, Раймунд VII находился в близком родстве с королевскими домами Кастилии, Арагонии, Наварры, Франции и Англии. В 1196 году он вступил в четвертый брак, с Иоанной Английской, чтобы добиться выгодного союза с ее братом Ричардом; таким путем он избавляется от опасного врага, который, в качестве герцога Аквитании, сильно беспокоил его отца. Но этот союз с Ричардом оскорбил Филиппа-Августа, что позднее имело печальные последствия для Раймунда. Последовавшая почти в то же время смерть Альфонса II Арагонского освободила его от другого наследственного врага, обширные владения которого в Южной Франции, и еще более обширные притязания на нее, нередко угрожали Тулузскому дому полным падением. С преемником Альфонса, Петром II, Раймунд вступил в самые дружеские отношения, скрепленные в 1200 году браком с его сестрой Элеонорой и помолвкой в 1205 году его юного сына Раймунда VII с дочерью арагонского короля, бывшей совсем еще ребенком. Филипп-Август, при своем вступлении на престол, оказывал ему такое дружеское расположение, которое, по-видимому, было для него прочным залогом мирного и благоденственного царствования.

Обезопасив себя, таким образом, от нападений внешних врагов, Раймунд мало обращал внимания на то, что Папа Целестин III в 1195 году отлучил его от Церкви за то, что он разорил С.-Жильское аббатство. Иннокентий III подтвердил это отлучение, но граф и на это не обратил никакого внимания. Сам он не был еретиком, но, благодаря своей веротерпимости, индифферентно относился к тому, что его подданные были еретиками; одни из его баронов придерживались ереси, другие снисходительно относились к верованиям, которые, отвергая притязания Церкви, позволяли им грабить ее или, по крайней мере, не заботиться о ее нуждах; так же смотрел на дело, несомненно, и сам Раймунд.

Когда в 1195 году собор в Монпелье предал анафеме всех тех князей, которые не будут наблюдать за применением в отношении еретиков и наемников постановлений Латеранского собора, то он и не подумал обратить на это внимание. У Раймунда совершенно не было религиозного фанатизма, и он поэтому не мог в угоду Церкви восстанавливать против себя своих баронов, разорять свои собственные владения и подвергать себя вторжениям соседей, которые как волки стерегли его; он не мог, конечно, рисковать всем этим для того только, чтобы восстановить в своих владениях единство веры и сделать своих подданных послушными Церкви, которая была славна только своей алчностью и нравственной распущенностью. Почти целое поколение наслаждалось веротерпимостью; страна отдыхала после длинного ряда войн, и простой здравый смысл подсказывал Раймунду, что ему следует идти по стопам отца. Окруженный одним из самых веселых и блестящих дворов Европы, любящий женщин, покровительствующий поэтам, несколько бесхарактерный, но боготворимый своими подданными, он, конечно, не мог согласиться с Римом, что главной его обязанностью было преследование своих подданных.

Педро Берругете. Святой Доминик и альбигойцы. 1418 г.

Состояние Церкви во владениях Раймунда не могло, понятно, не вызывать негодования такого Папы, как Иннокентий III. Один летописец того времени передает, что на несколько тысяч еретиков приходилось только несколько католиков; несомненно, это сообщение преувеличено, но в предшествующей главе мы видели, как быстро распространялась ересь. Состояние Тулузской епархии может показать, с каким недоверием относились тогда к Церкви и как сильно отражалась на ее благосостоянии потеря духовного престижа. Епископ Фулькранд, умерший в 1200 году, жил, за неимением средств, в чисто апостольской нищете.

Следуемую ему часть десятинного налога забрали себе светские сеньоры и монастыри; приходские священники присвоили себе его премиции; на его долю оставались лишь незначительные доходы от нескольких ферм и от общественной хлебной печи, которая принадлежала ему по феодальному праву. Крайняя нужда заставила его даже начать судебное дело против своего же капитула, чтобы добиться доходов хотя бы с одной пребенды и жить не впроголодь. Во время объездов своих приходов он был вынужден просить у сеньоров конвоя. Как ни плохо было место Фулысранда, однако после его смерти оно вызвало горячие и некрасивые споры, окончившиеся в пользу Раймунда Рабастана, архидиакона Ажанского. Этот епископ был еще беднее своего предшественника и для увеличения доходов был вынужден прибегнуть к симонии; но, когда он, чтобы покрыть издержки по процессу с одним из своих вассалов, Раймундом де Бопюи, распродал или заложил все, что оставалось еще в распоряжении Тулузской епископской кафедры, его лишили сана, назначив ему ежегодное содержание в тридцать тулузских ливров, чего было достаточно на кусок черного хлеба, и он остался вдвоем со злой служанкой. Его преемником был Фульк Марсельский, выдающийся трубадур, отрекшийся от мира и ставший аббатом Флорежа; он рассказывает, что, когда он сделался епископом, ему приходилось самому поить своих мулов, так как некому было гонять их на ближайший водопой на Гаронну. Этот Фульк был человеком горячим и мстительным; впоследствии он опустошил свою диоцезу войной. [31]

Зло постоянно росло, и легко уже было предвидеть возможность наступления такого момента, когда Римская Церковь совершенно потеряет средиземноморские провинции Франции. Но надо сказать, к чести еретиков, что им вполне был чужд дух преследования. Понятно, хищные сеньоры стремительно отнимали у духовенства церковные имения и доходы и не задумывались грабить ленивых монахов и священников, число которых постоянно уменьшалось; но в общем катары, хотя и считали себя церковью будущего, никогда не прибегали к силе для распространения своего духовного господства. Довольствуясь возможностью проповедовать и обращать в свою веру, они жили в полной дружбе со своими соседями-католиками; но Церковь не могла мириться с подобным положением вещей. Она всегда полагала, что светская власть, не преследуя других верований, тем самым преследовала свое верование; да и в силу закона ее существования она не могла разделять с кем-либо свое господство над душами людей. В данном же случае положение было еще серьезнее, так как веротерпимость, на которую жаловалась Церковь, грозила ей полным падением, и поэтому она считала себя вынужденной принять самые строгие меры не только в силу присваиваемых ею обязанностей, но и в силу простого инстинкта самосохранения.