Николай Бессонов - Суды над колдовством

Надо знать, что представляли из себя женские монастыри в XVI–XVII веках, чтобы не удивляться эпидемиям одержимости, которые охватывали то одну, то другую обитель. Часто в монастыри отдавали девушек из знатных семей — родителям было дешевле сделать дочь монахиней, чем выдать замуж с положенным приданым. Конечно надо было сделать денежный взнос, но он был меньше расходов на свадьбу. Отцы знали, что будущее дочерей будет безбедным, а внешне всё это обставлялось как желание посвятить себя Богу. К сожалению, затворницы тяготились уставом. Им хотелось вольной жизни, они мечтали о любви — вместо этого надо было делать постное лицо, бить поклоны и стоять на коленях. Отвращение к святости нарастало год от года. Однажды наступил момент, когда оно прорывалось наружу. Воззрения эпохи позволяли делать это почти законно. Если монахиня начинала выть, срывать с себя одежды виновной считалась не она, а вселившийся в неё демон (и конечно же тот, кто навёл порчу). Она могла плевать на распятие, богохульствовать и вести фривольные разговоры. Важно было только оставаться в роли жертвы. При некоторой смекалке гнев следствия легко было направить по удобному пути. Именно так погиб несчастный священник Урбан Грандье в 1634 году.

«Одержимые бесом» женщины — дочери аристократических фамилий, вступившие в общину урсулинок, — обвинили его в колдовстве. На свою беду он бывал в Луденской обители по долгу службы. Его обязанностью было принимать исповедь. Сестры в присутствии следственной комиссии катались по полу, выкрикивая богохульства вроде: «Да будет проклята Мария и плод, который она носила!» (Канторович, 1899 стр. 127–132) Они пользовались неприличными выражениями, которые могли вогнать в краску самых развращённых мужчин, и столь развязно обнажались, предлагая себя присутствующим, что могли бы удивить обитательниц худшего в стране борделя (Robbins, 1959 стр. 316, 317). В результате Грандье был казнён, а монахини вышли сухими из воды. Из них лишь изгоняли бесов молитвой и заклинаниями.

Опасные забавы Луизы Капо и Мадлен Демандоль, французских монахинь из другой обители, привели к казни священника Гофрили. Поскольку девушки считались околдованными, им позволялось все; возводить на Господа Бога громкую хулу, петь любовные куплеты, ржать по-лошадиному. Мадлен во время службы срывала со священников головные уборы и разрывала на них ризы. А Луиза Капо, завидуя своей товарке, происходящей из более богатой и знатной семьи, стремилась перещеголять её в проявлениях одержимости. Когда отец Гофриди был казнен, Мадлен прекратила безобразия и сделала вид, что излечение совершилось, но опьяневшей от вседозволенности Луизе одной смерти показалось мало. Три месяца спустя, то есть 19 июля 1611 года, она возвела поклеп на слепую девушку Онорию. В результате та была сожжена. Эти событии в монастыре Экс-ан-Прованс были описаны в книге, наделавшей много шуму и переведённой с французского на другие западноевропейские языки (1958 стр. 20–25).

Немецкие монахини были не менее сообразительны, чем французские. В 1552 году был околдован монастырь Кенторп. Истерические припадки раскатывались волнами. Стоило одной из сестёр начать, как монахини в соседних кельях тоже начинали беситься. «Виновной» во всех бедах оказалась Эльза Каменсис, которая готовит еду на всю женскую обитель. Кухарку заставили признать, что она насылала на святое место демонов. Вместе с Эльзой была осуждена её мать. После того как приговор был оглашён, у младшей из ведьм спросили, можно ли снять чары. Эльза, вероятно рассудив, что причину одержимости видят в них, дала такой ответ: «Монашки успокоятся после того, как меня с матерью обратят в пепел»… Смерть двух невинных женщин никак не повлияла на поведение сестер. Они продолжали бесчинства. Более того, эпидемия одержимости перешагнула за монастырские стены. Припадки были замечены в городке по соседству. Многие женщины поплатились за это жизнью. Их арестовывали и сжигали за насылание порчи (Геа, 1939 стр. 510, 511, 558).

Причины поведения «одержимых» чаще всего были вполне земными. Как гласила ехидная поговорка той эпохи: «Монашка всегда хочет, чтобы ночью на подушке были две головы».

В 1565 году началось расследование в женский обители неподалеку от Кёльна. Оказалось, что ко многим сестрам на ночь хаживали любовники. Когда этому положили конец, монашки стали закатывать истерики, причём особенно рьяной была четырнадцатилетняя Гертруда, ухажёр которой приходил чаще всех. Дело получило огласку. Восторжествовала удобная версия, что под видом юноши к девушке проникал сам дьявол ему и приписали пылкие любовные послания, найденные при обыске у Гертруды (1958 стр. 511, 563).

Повторю ещё раз, монастырские затворницы могли чудить как угодно. Отвечать же за позор, нанесённый сану, приходилось случайным людям, подвернувшимся истеричкам под руку. Одержимые из местечка Вертет карабкались на деревья, а потом съезжали вниз по стволам. Три года длились эти представления, а потом две монашки догадались, что причиной всему — женщина, которая зашла в их спальные покои с корзиной. Когда игуменья открыла корзину, оттуда выскочил черный кот. Разве не достаточное основание для ареста? Вместе с хозяйкой кота взяли под стражу семь её подруг.

Соседи попытались защитить главную обвиняемую. Они доказывали, что её милосердный нрав известен всей округе. Раздавая подаяния, она довела себя до бедности достаточно спросить у нищих, они расскажут, какая это душевная женщина! Нищие подтвердили щедрость своей благодетельницы, но судьи, конечно, не стали их слушать. Чёрный кот в корзине перевешивал любые добрые дела. Узницу замучили насмерть на допросе с пристрастием. До самого конца несчастная держалась достойно и умерла, так и не признав себя колдуньей (1958 стр. 509, 510).

Когда историки начали разбираться в феномене европейского колдовства, помимо материалистических трактовок возникло немало причудливых теорий. Щеголяя оригинальностью своего мышления, иные авторы навязывали сожжённым женщинам такие биографии и мотивировки поступков, что только диву даешься. То из «ведьм» делали жриц полузабытых языческих культов. Якобы они в христианизированной Европе продолжали тайком совершать обряды в честь прежних языческих богов. То утверждалось, что народные массы, угнетаемые дворянством и Церковью, разуверились в Боге и обратились за помощью к Сатане. Выходит, существовала таинственная лжецерковь дьявола, и крестьянки сознательно сеяли вокруг себя зло, ибо такова была форма их социального протеста (Фреймарк, 1994 стр. 104)! Некоторые авторы выдвигали на первый план сексуальность и вопросы пола. Мишле, например, проповедовал точку зрения, что ведьмы это женщины уставшие от мужского гнёта, а значит, секта ведьм — своеобразная форма женской солидарности (Michelet, 1862). Высказывалась даже теория, что ведьмами были сторонницы первобытного родового строя, которые тайно надеялись на сохранение матриархата (Robbins, 1959 стр. 116). Печально известна книга Маргарет Маррей. В начале XX века эта «исследовательница» отстаивала реальность колдовского сообщества. По её домыслам, существовали секты, духовные лидеры которых выдавали, себя за дьявола. Собрание секты и есть шабаш. Число ведьм на сходках точно определённое — всегда по двенадцать, не считая главаря. В доказательство она привела судебные документы о 18 шайках ведьм из разных стран. Но, во-первых, ненаучно делать столь глобальные обобщения на таком сравнительно ничтожном материале, а во-вторых, даже в указанных случаях критика обнаружила натяжки и подтасовки. Маргарет Маррей, как выяснилось, просто подгоняла число дам в «разоблачённых» сектах под выдуманный ею «ковен» из двенадцати ведьм (1958 стр. 116, 117). Главной же методической ошибкой было то, что она принимала за чистую монету слова из пыточных протоколов. Зная методы допросов, не следовало бы искать какую-то явь в этих нечистоплотно состряпанных документах. Ведь в ходе ведовских процессов под арест попадали совершенно случайные лица, а вовсе не члены зловещих сект. Приведу ряд примеров.