Николай Бессонов - Суды над колдовством

Вдобавок к таланту причитать боль заплечных дел мастера обладали своеобразным чёрным юмором. В Бамберге доску с колышками именовали «молитвенным стулом» (Robbins, 1959 стр. 37). Такое название попахивало кощунством, но в процессах над ведьмами пытка с использованием молитвенной позы никого не смущала. Коленопреклонённые «грешницы» страдали на торчащих кверху остриях подолгу. Иные умирали, замученные насмерть. В 1673 году австрийский судья из провинциального местечка Гутенхаг держал ведьму на колышках одиннадцать дней и ночей подряд. Не довольствуясь тем, что зубья глубоко вонзились в колени, он жёг ей голые пятки серой. От запредельной боли бедняжка помешалась и умерла (1958 стр. 33).

Другой вариант применения доски был не менее жесток. На неё ставили босиком, и узница не в силах неподвижно терпеть муку, приподнимала то одну, то другую ногу. Со стороны казалось, что она приплясывает. Вы можете увидеть ножную доску на моей картине «Допрос» — там она ждёт своего часа, поставленная стоймя. Выше доски в стену вмурован каркан, то есть железный ошейник с гвоздями. Каркан не позволял ведьме отойти в сторону, а заодно рвал кожу на шее при каждом неловком движении. Чтобы острия больнее ранили ноги, вес тела старались увеличить. К поясу подвешивали на цепи тяжёлый груз или чугунное ядро. Колдунья час за часом топталась на доске. Судьи считали это прекрасной расплатой за развесёлые танцы на шабаше.

Из признаний ведьм следовало, что на шабаш они слетаются верхом на метле, козле или скамейке. Что ж. В застенке их тоже усаживали верхом — это была одна из самых изощрённых пыток. Так называемый «испанский осёл» повсеместно входил в арсенал палачей. В ратуше города Цуга это орудие сохранилось до наших дней. «Деревянную кобылу» сколачивали из досок. Сверху получалась заострённая кромка. Голую ведьму сажали на неё. Ноги конечно же не доставали до земли, и клин глубоко врезался о промежность. Чтобы женщина не пробовала уменьшить свои муки, стискивая коленями дощатые бока «кобылы», подручные палача хватали её за лодыжки и оттягивали ноги в стороны (Konig, 1928 стр. 118). Уму непостижимо, как колдуньи ухитрялись не заговорить в первую же минуту! Они терпели. Терпели подолгу. Терпели и тогда, когда на ноги начинали навешивать тяжёлые камни. Даже девочки в те кошмарные столетия обладали сверхчеловеческой стойкостью. Французский исследователь Поль Реньяр упоминает подвиг маленькой мученицы, которая была насильно усажена на трёхгранное бревно с острым углом.

«Острый клин входил медленно, но верно в тело, — пишет историк — и при каждом новом отказе сознаться палач прибавлял тяжести. Мария Карлье тринадцати лет была подвергнута этой пытке в 1647 году. Пытка продолжалась несколько часов, и приходилось до трёх раз прибавлять три, чтобы заставить её сознаться. Она была сожжена живой. Вследствие её молодости и чтобы не вызывать жалости в толпе, её казнили на заре» (Реньяр, 1889 стр. 31).

Лейпцигский верховный судья Карпцов настаивал на том, чтобы служители закона не дали себя смутить призывами к милости, когда перед ними предстаёт на допросе женщина или даже девочка. Человеческие и Божьи законы едины для обоих полов.

Кроме того, опыт учит, что бывают девчонки двенадцати или пятнадцати лет, куда более зловредные, нежели можно предположить по их возрасту. Подрастая, они становятся только хуже, и за свои непрерывные грехи заслуживают жесточайшего наказания (Lea, 1939 стр. 844).

Карпцов знал толк в пытках. Его книга рекомендует семнадцать основных методов, «не говоря уже о сотне других» (1958 стр. 823). Этот лейпцигский юрист, в частности, предписывал загонять под ногти деревянные щепки, а потом поджигать их (Robbins, 1959 стр. 79).

Жжение огнём как таковое было излюбленным средством, к которому традиционно обращались под конец допроса. Применялись свечи, горящая сера, спирт, пакля, пучки соломы — короче всё, что может тлеть. Бамбергские палачи любили поджигать птичьи перья и подносить их к подмышкам или паху…

Широчайшую популярность приобрело истязание в колодках. Узнице ставили под пятки жаровню, время от времени раздувая угли мехами. При этом инквизиторы злорадно наблюдали, как «подружка Сатаны» с воплями корчится на топчане, рискуя переломать себе лодыжки… Кое-кто из судей предпочитал раскалённым углям открытое пламя факела. Другие вставляли между пальцами горящие фитили. Дело вкуса. Важен был результат.

Мучители работали с выдумкой. В умелых руках даже самые заурядные инструменты приводили в трепет. Несколько ранее в пренебрежительном тоне говорилось о тисках для пальцев, которые почитались только прелюдией к настоящему допросу.

Протокол от 1629 года повествует о том, как палач опроверг устоявшееся мнение. Изверг добился поразительного эффекта — и понадобилось ему для этого немногое. Он всего лишь свинтил вместе большие пальцы рук с большими пальцами ног, потом продел палку и подвесил истязаемую в воздухе. Висеть на пальцах зажатых в тиски, оказалось просто невыносимо. Бедная женщина несколько раз теряла сознание (Konig, 1928 стр. 145).

А ведь были ещё плётки с крючьями и объятья «железной девы»! Из спины вырезали ремни и натирали эти места солью с перцем. Изредка ведьм заставляли ходить босиком по гороху — срезав перед тем подошвы.

Перечисленные методы ужасны тем, что даже после однократного применения давали устойчивую боль на несколько недель вперёд. Хотя между пытками были промежутки, фактически муки не прекращались ни на миг. После ареста жертва попадала в царство страданий. Менялась только их интенсивность. Запредельные всплески, присущие допросам, чередовались с периодами заживления ран. Кому-то давали отдохнуть сутки-другие, кому-то неделю. Иным даже месяц. Но в любом случае это было время, когда тупая ноющая боль оставалась вечной спутницей заключённых. Любой ожог зарастает медленно. Дыры от гвоздей, иголок или шила, рубцы от сечения тоже затягиваются подолгу. Малейшее движение требовало от узниц усилия; они боялись потревожить саднящие раны и даже во сне шевелились с опаской. В сущности, это тоже были пытки — но пытки, которые не считались таковыми. Боль не выпускала женщин ни на мгновение, но кто об этом будет теперь вспоминать?

Так, читатель исторического романа мало задумывается о страданиях солдат, которые тысячами лежат по госпиталям после кровавой битвы. Притягивают звучные названия: Пуатье, Ватерлоо, Верден… Внимание приковано к моменту схватки, к эффектным эпизодам и именам отличившихся. В памяти остаётся итог сражения, число погибших, раненых и пленных, а дальше… Дальше история ведёт нас за собой. Мы спешим узнать, как развивались события. Судьба несчастных, которым хирурги извлекали глубоко засевшую стрелу или пулю, остаётся на периферии сознания.