Кристофер Хейг - Елизавета I Английская

Несмотря на поражение, члены Тайного совета продолжали оказывать на королеву давление со стороны парламента, особенно во время сессии 1586–1587 гг. Сессия 1586 г. была повторением сессии 1572 г. в более мягкой форме. Советники хотели, чтобы сессия помогла Елизавете примириться с казнью Марии. Определенно была борьба относительно того, нужно ли созывать парламент. В сентябре 1586 г. Берли докладывал: «Мы заодно с парламентом, что Ее Величеству не нравится, но мы настаиваем, чтобы эту тяжесть легче было вынести, а за границей это будет лучше воспринято»: очевидно, они надеялись, что Елизавета скорее согласилась бы на казнь, если бы могла свалить вину на парламент. Когда сессия открылась, Хаттон, Майлдмей, Крофт и Ноуллз повели Палату Общин, а лорд-канцлер Бромли и Берли — Палату Лордов в атаку на Марию, и королеве представили совместную петицию о ее казни. 24 ноября 1586 г. Елизавета сообщила свой ответ делегации от обеих палат, как она сама сформулировала: «Мой ответ — нет ответа» [165] Read C. 1960 p. 361; Neale J. E. 1957 p. 129. . Королева не принимала решения, и парламентских просьб было недостаточно. Поэтому Вальсангам, по всей вероятности, инсценировал Стаффордский заговор, чтобы Елизавета испугалась и начала действовать. На этот раз Совет добился своего, и Мария взошла на плаху в Фотерингее 8 февраля 1587 г. — хотя Елизавете понадобился козел отпущения, и карьера секретаря Дейвисона на этом закончилась.

Через неделю после казни парламент возобновил работу, и эта вторая сессия тоже использовалась, чтобы оказать давление на королеву — на этот раз чтобы вынудить ее принять Нидерланды под свою власть в интересах более эффективной совместной борьбы с Испанией. Еще раз члены Тайного совета в Палате Общин взяли на себя руководство: Хаттон, Майлдмей и Ноуллз бросали прозрачные намеки в том плане, что надо попросить королеву принять Нидерланды, а «люди дела» и придворные, такие как Томас Сесил, сын Берли, поддерживали эту идею. Комиссия под влиянием советников и спикера Пакеринга решила подкупить королеву, воспользовавшись ее финансовыми затруднениями. Елизавете предложили ежегодную дотацию до конца войны, если она примет власть. Совет и Палата Общин хотели связать королеву обязательством бороться за освобождение Нидерландов от Испании, но Елизавета все еще надеялась вынудить Филиппа II договориться со своими голландскими подданными. Она отказалась от дотации: Елизавета пожертвовала Марией, но жертвовать внешней политикой она не соглашалась.

По мнению сэра Джона Нила, Елизавета постоянно сражалась с парламентом, который слишком много о себе думал, так как в нем верховодили воинственные пуритане. Как показал сэр Джеффри Элтон [166] Elton G. R. 1986 pp. 350-72. , это неправда. Большую часть своего времени на большей части заседаний парламент делал свое дело, голосуя за субсидии, которые просила королева, обсуждая и принимая законопроекты государственного значения, рассматривая частные законопроекты, необходимые, чтобы развязать узлы земельного права и столкновения конкретных интересов. Чаще всего не требовалось ничего, кроме самого мягкого нажима, чтобы добиться завершения нужного дела. Но иногда случались неприятности, и с точки зрения Елизаветы они были гораздо серьезнее, чем думал Нил. Ибо разногласия обычно случались не между правительством Елизаветы и ее парламентом, а между самой Елизаветой и ее правительством и парламентом в союзе. Такие трудности возникали, когда обычные Елизаветины приемы политического управления оказывались неадекватными — когда ей не удавалось расколоть оппозицию в Совете, запугивая и разделяя, и когда она не могла обезвредить оппозицию подкупом, политическим соблазном и эмоциональным шантажом у себя при дворе. Когда ее попытки заткнуть рот своим министрам в Совете и при дворе проваливались, необходимо было нанести им поражение в парламенте: в качестве оружия она использовала свою собственную личность и собственное понимание своих конституционных прав.

Самыми важными инструментами Елизаветы были ее речи в парламенте, и она уделяла большое внимание их написанию, произнесению и публикации. Хотя ее лорды-канцлеры и хранители выступали от имени королевы, она также готовила и речи для себя. Она сама писала свои речи и стала квалифицированным составителем: заметно, что ее речи становились гораздо более ясными и понятными по мере того, как она набиралась опыта и обретала уверенность. За исключением подобия «годового отчета» в 1576 г., ее обращения неизменно были откликом на какую-то парламентскую петицию или проблему, часто под давлением членов Совета. Так что обычно она выступала в момент политического кризиса, когда ее справедливое негодование должно было смягчаться тактом и соблазном. Сохранившиеся черновики показывают, что ранние варианты речей были клокочущими от гнева, но затем она сбавляла тон. В первом наброске своего ответа парламентской делегации по вопросу о престолонаследии в 1566 г. она обвиняла парламентариев в измене, но это оскорбление было вычеркнуто, и, работая над текстом, Елизавета изо всех сил старалась быть великодушной к своему народу. Она особенно рассыпалась в комплиментах и заигрывала перед Палатой Общин: она пылала гневом к пэрам и епископам, которые, как она думала, должны знать, что ей лучше не перечить, но Палата Общин представляла ее любящих подданных. Хотя она обычно угрожала советникам и сурово критиковала непокорные меньшинства, ее обращения к парламентариям были обильно сдобрены лестью и обещанием заботиться об их интересах.

Елизавета часто пыталась разделить направленную на нее парламентскую фалангу, ругая епископов, или членов Совета, или воинствующих пуритан за то, что они вводят в заблуждение здравомыслящих, преданных граждан, сидящих сзади. Она обещала умеренные реформы, если бы только горячие головы замолчали. В 1585 г. она сказала советникам и представителям духовенства после религиозных диспутов в Палате Общин: «Мы не будем обвинять в этих беспорядках всю Палату, ибо, хотя в ней найдется кучка несдержанных и безрассудных голов, там есть много мудрых и благоразумных людей». Затем она признала, что кое-какие реформы в церкви необходимы, и покритиковала инерцию епископов. Королева часто давала обещания о реформах, для выполнения которых она мало что делала. Она проронила нечто туманное о монополиях в 1597 г., но в 1601 г. оказалась в ситуации, когда в Палате Общин ей об этом тактично напомнили. В 1601 г. в округах наблюдалось значительное недовольство монополиями, и в конце концов Елизавета поняла, что требовалась настоящая уступка. Она позвала спикера Крука и объявила о приостановке деятельности агрессивных монополий: «Да наполнит нас Господь благодарностью и да пошлет ей много лет правления над нами», — произнес спикер [167] Neale J. E. 1957 pp. 69, 385. .