Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Манифест ставил целью уничтожение сталинской тирании; освобождение народа от большевицкой диктатуры; «восстановление всех прав, завоёванных российским народом в революцию 1917 года». (Очевидно имелась в виду демократическая революция в феврале, а не большевицкий переворот в октябре.) Манифест призывал к возврату к цивилизации, которая базируется на ценности личности, а не на государственных интересах, к прекращению террора, к освобождению всех политических заключённых. Манифест называл эту форму организации будущей России национально-трудовым строем.

На заре Власовского движения такой манифест мог бы поднять миллионы. Теперь же высказанная в нём вера в «освобождение» казалась утопической.

В возвышенных тонах Манифест обращался к «десяткам миллионов» людей, говоря, что «час освобождения пробил». Лишь несколько тысяч услышали этот зов. Немцы продолжали препятствовать набору добровольцев. Русских беженцев, бежавших от приближения красных и стремившихся к Власову, заставляли поступать в части СС, и они, конечно, при первом удобном случае становились дезертирами. Наконец, после длительной борьбы против немецкого саботажа, было создано три дивизии. План создания авиации РОА для сбрасывания листовок рухнул после того, как Власов не согласился уступить в вопросе предоставления ему полного контроля содержания листовок.

В конце концов власовцам дали возможность провести пробную операцию. При приближении Красной Армии к Одеру туда были направлены части РОА под командой полковника И.К Сахарова. Они удачно провели бой, были случаи добровольного перехода красноармейцев на их сторону. Перешедшие говорили, что они это сделали потому, что это власовские войска, а не немецкая армия.

Этот поразительный случай, происшедший в конце войны, когда победа Сталина не подлежала сомнению, подчёркивает безумный романтизм, характерный для предсмертных мук Власовского движения. В атмосфере нарастающего всеобщего смятения Штаб РОА невозмутимо разрабатывал планы вклинения в ряды советских войск и поднятия восстания против коммунистов.

В самом конце войны 1-я дивизия РОА пришла на выручку находившимся в отчаянном положении чешским повстанцам и спасла Прагу от разрушения. Спасённый город был занят Красной Армией. Те власовцы, которые не успели его покинуть, были арестованы и расстреляны. Части РОА в Чехословакии и Австрии сдались войскам США.

Генерал Власов был передан Красной Армии американцами. В течение пятнадцати месяцев о нём ничего не было слышно. Тайна была развеяна сообщением московского радио 1 августа 1946 года, согласно которому «двенадцать изменников», среди них Андрей Власов, были казнены. О характере их измены русскому народу не было сказано ни слова.

Согласно официальной версии, принятой в сфере владычества Сталина, никакой Русской Освободительной Армии не существовало. Но среди русских за пределами России, особенно же среди сотен тысяч новых послевоенных эмигрантов, выросших в советских условиях, Власова помнят, и Движение, возглавленное им, приобретает черты героической легенды. Имя его стало знаменем.

Эти изгнанники, любящие свою родину, склонны забыть квислинговские элементы истории Движения и указывают только на его патриотические цели. Они заявляют, что видят в трагическом, скомканном и неудавшемся Освободительном Движении доказательство того, что существует «другая Россия», глубоко враждебная большевизму и его практике, – Россия, которая только ждёт удобного случая для того, чтобы с оружием в руках подняться на борьбу за освобождение народа.

«Посев», 1996, № 6

Волею судеб мне довелось принять деятельное участие в двух общественно-политических движениях двадцатого века. Это – НТС (Народно-Трудовой Союз российских солидаристов) и Власовское движение (Русское Освободительное Движение времён войны, возглавленное генералом А А Власовым).

Мне хочется коснуться некоторых подробностей возникновения Манифеста Комитета Освобождения Народов России («Пражского Манифеста»), как основного программного документа Власовского движения, к чему я имел прямое отношение.

Начнём с исторической обстановки. Вопреки всем радужным ожиданиям, XX век оказался веком мировых войн, социальных революций и тоталитарных режимов, доходящих в своей тиранической стадии до кровавых оргий с массовыми истреблениями собственных граждан. Если I мировая война была традиционным столкновением интересов национальных государств, то II мировая война была, по преимуществу, борьбой идеологических систем.

Советско-германскую войну можно рассматривать в двух стадиях, можно даже говорить о двух различных войнах: первая – идеологическая, когда народ надеялся на устранение большевицкой диктатуры, и вторая – патриотическая.

Естественно, лучше всего свергнуть своего поработителя и не допустить иностранного порабощения. Но как это осуществить? Кто враг № 1, а кто – № 2? Отбить врага внешнего и повернуть на внутреннего? Или использовать обстановку для создания «третьей силы», способной при известных предпосылках перенять руководство страной и отстоять её интересы?

Я не верил в возможность раскрепощения родины после победы над внешним врагом; наоборот, ожидал тогда расширения зоны коммунистического рабства. Но я не верил и в победу Германии вообще и в порабощение ею России; особенно после вступления Америки в войну и окончательного провала немецкой высадки в Англию. Стало быть, оставалась идея «третьей силы».

Жизнь среди крестьян, работа на заводе, военная служба (близ дальневосточных лагерей для раскулаченных), университетская учёба, аспирантура и научно-исследовательская деятельность, участие в польском походе, в начале советско-германской войны лейтенантом (в тесном контакте с солдатской массой) убедили меня в том, что подавляющее большинство моих соотечественников жаждало смены режима, видело реальную возможность этого в неизбежной войне и даже готово было ради свободы примириться с территориальными потерями (суверенизацией союзных республик СССР).

В первый же год войны немцы продвинулись до Москвы, Тихвина, Ростова-на-Дону, взяли в плен 3,8 миллиона человек, а около миллиона просто пошло добровольцами в немецкую армию, считая её освободительной. Чтобы ни писали о войне в советских многотомных трудах – главная причина этих явлений в нежелании народа защищать антинародный режим.

Я попал в плен при разгроме нашей дивизии в Эстонии, потом отобран из лагерей как специалист (биохимик) для школы подготовки кадров Восточного министерства (по управлению оккупированными областями), которая оказалась «осиным гнездом» немецких русофилов-антигитлеровцев (из балтийских немцев), пригласивших в качестве преподавателей молодых русских эмигрантов, а это и были члены НТС. Там я вступил в Союз, изучил русскую философию, социологию, участвовал в разработке «Схемы национально-трудового строя» (проекта программы НТС, тогда «Национально-Трудового Союза»).