Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Вся страна, включая армию, жила в состоянии ожидания войны. Один Сталин слепо верил Гитлеру и – как отметили историк Александр Некрич и генерал Пётр Григоренко – даже в среде высшего военного командования росло недоверие к высшему партийному руководству Это нетрудно заметить, читая и теперь мемуары маршалов Баграмяна и Бирюзова, генералов Федюнинского, Горбатова и многих других.

Оценивая политическое положение в стране накануне войны, можно сказать, что Сталин не имел опоры не только среди населения или в армии, но даже и в партии, оцепеневшей от страха после 1937 года.

Правда, в предвоенные годы была сделана попытка найти идеологическую опору, создавая противоречивый гибрид из «советского патриотизма» и «пролетарского интернационализма». Но не зная намерений Гитлера, трудно было заставить колхозника стать патриотом, а ещё в финскую войну, как и потом летом 1941 года на немецком фронте, солдаты не раз ставили политруков в тупик, спрашивая, где же финские и немецкие пролетарии.

Сталин находился в полной изоляции не только внутри страны, но и во внешнем мире. Ведь только майское наступление немецкой армии во Франции в 1940 году избавило Советский Союз от угрозы новой высадки войск западных демократий в Норвегии с тем, чтобы защитить Финляндию от попытки ещё раз «внести в неё революцию извне», то есть, иначе говоря, посадить в ней правительство Отто Куусинена. К 1940 году вся политика М. Литвинова в Лиге Наций с грохотом провалилась, и у Сталина не было союзников, кроме Гитлера. Только Гитлер, и он один, спас Сталина, вывел его из политической изоляции. Только благодаря нападению Гитлера на Советский Союз возникли и стали возможны союзнические отношения с Англией и Соединенными Штатами. Только Гитлер, и никто больше, дал Сталину опору, дал возможность получить некое политическое и идеологическое оправдание его власти, называемое по сегодняшний день «единством партии и народа» во время войны.

Я не буду останавливаться на гитлеровской доктрине порабощения народов России. Она достаточно хорошо известна, но важно подчеркнуть, что эта гитлеровская доктрина и всё, что было с нею связано, – политика всяких эрихов кохов в тылу, умерщвление голодом военнопленных в лагерях и тому подобное, – стало известно народу и армии не в первые дни войны и даже не в первые месяцы. Тем более, что народ не привык верить партийной пропаганде, неуклюже перестроившейся с «разоблачения англо-французских империалистов» на призывы – «бей фашистов».

И эта неясность, эта скрытая вера в Запад с его культурой, пусть временно извращённой гитлеровскими сатрапами, были главной причиной военной катастрофы 1941 года.

Ни внезапность нападения отмобилизованной германской армии, ни отсутствие достаточного количества квалифицированных военных кадров не были и не могли быть главной причиной этой небывалой в истории катастрофы.

Главной причиной было то, что народ и армия в своей массе ждали освобождения и не верили ещё, что Гитлер несёт лишь порабощение и уничтожение.

Весь ход военных операций летом 1941 года подтверждает это. Достаточно напомнить впечатление генерала Горбатова от первого боя севернее Витебска, в котором он участвовал. Полки корпуса, где он был заместителем командира, даже не отступали, они просто уходили в тыл.

Допустим даже, что количество сдавшихся в плен в первые месяцы войны преувеличивается. Но неужели, спросим самих себя, в лесах от Минска до Брянска не решились остаться и вести партизанскую войну хотя бы 10–20 % бойцов и командиров, располагавших достаточным количеством вооружения?

Факты остаются фактами, осенью 1941 года немцы не опасались партизан, лишь через год, в 1942-м, несколько десятков тысяч плохо вооружённых партизан в тех же лесах показали, что с ними ничего сделать нельзя, и оставались в них до самого 1944 года.

Этого примера достаточно, чтобы убедиться, что первостепенной причиной поражений 1941-го был политический кризис в стране, кризис, который был преодолён в какой-то степени лишь благодаря гитлеровской политике по отношению к России. Иначе говоря, Гитлер преподнёс Сталину такой ценный политический подарок, что партийное руководство до сих пор не хочет и не может с ним расстаться. Даже Брежневу тридцать лет спустя понадобилось съездить в Новороссийск, чтобы путём фальсификации истории выдавать себя там за «выдающегося военного деятеля». Партийные руководители – как только им нужно «всерьёз» оправдать свою власть над народом, свою партийную диктатуру – вспоминают не о ленинских идеях и даже не о НЭПе, но непременно о победе над Германией, о так называемом «единстве партии и народа», умалчивая, что это «единство» было результатом бесценного подарка Гитлера.

Период политической неустойчивости и колебаний в той или иной степени охватывал всю армию с июля по октябрь 1941 года. И поэтому естественно поставить вопрос о том, как и что, несмотря на отсутствие всякой подготовки, делалось в этот период для создания независимой силы с целью освобождения России.

Позволю себе сегодня остановиться только на одной из многих попыток, однако весьма характерной для настроений начала войны.

Мне довелось узнать об этой попытке во всех подробностях от генерал-майора пограничных войск НКВД Ивана Георгиевича Бессонова. Судьба свела меня с ним в закрытой тюрьме, в особом внутреннем лагере концлагеря Заксенхаузен, куда я попал летом 1944-го после того, как был вторично захвачен немцами и просидел шесть месяцев в одиночке гестаповской тюрьмы на Альбрехт-штрассе в Берлине.

Генерал Бессонов, как и все другие, находившиеся в этом особом отделении Заксенхаузена, описаны подробно в книге капитана британской армии Питера М. Черчилля («Spirit in the Cage» – «Дух в клетке»), попавшего туда же после того, как он почти в течение трёх лет руководил движением Сопротивления в одном из районов на юге Франции.

Как отмечает Черчилль, ему и всем другим, разделявшим с ним заключение, грозил расстрел, в чём мы убедились, когда нас перевели во внутреннюю тюрьму концлагеря Флоссен-бург, и поэтому каждый говорил о себе совершенно свободно.

Тем более, что при попытке побега через вырытый под оградой туннель выяснилось, что стукачей среди нас не было.

В этих условиях я был почти единственным собеседником генерала Бессонова, и он много рассказывал мне о своей бурной и страшной карьере. Ещё служа в Средней Азии, он непосредственно участвовал в вероломном захвате Кульджи, в результате чего был установлен советский контроль над Синьцзяном, продолжавшийся свыше десяти лет. Он охранял Жданова на трибуне на Дворцовой площади в Ленинграде, располагая подразделения и пулемётные расчёты 3-го полка НКВД, которым он командовал, на чердаках Зимнего дворца во время парадов и демонстраций трудящихся.