Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

«Посев», 2002, № 6

День летнего солнцестояния 1941 года, расколовший XX век на бесконечно далёкие друг от друга состояния до и после, неизбежно превращается в объект сухих исследований. Дата 2 2 июня постепенно принимает характер события, связанного с жизнью конкретного социума в контексте определённой исторической реальности. И с каждым новым десятилетием, отдаляющим нас от календарного начала германского вторжения, мы убеждаемся в том, насколько радикально меняется общество и его отношение к самой страшной войне в истории человечества. Не будет большим преувеличением заметить, что после распада СССР и формального крушения власти, самоназвавшейся советской, необратимо нарушилась преемственность поколений в традиционном восприятии дат 22 июня и 9 мая.

Два десятилетия назад мобилизации сотрудников столичных УВД для пресечения всевозможных акций русских наци казались бы абсурдными, а сегодня каждый апрель отечественные СМИ уделяют больше внимания очередной годовщине со дня рождения лидера НСДАП, чем вождя РСДРП (б). Но это общий фон в чём-то закономерных внешних проявлений, свидетельствующих о безусловной коррозии общепринятых ценностных понятий. На внутреннем уровне мы наблюдаем тенденцию мучительных поисков ответа на вопросы: что же всё-таки произошло 22 июня в общественном сознании и как нам сегодня к этому относиться? Не менее важен и другой вопрос: соответствуют ли действительности стереотипы о реакции советских людей на известие о начале войны, навязываемые сегодня властью в качестве одной из составляющих «общенациональной идеи»?

Сегодня абсолютно ясно, что «вероломным» и «неожиданным» германское вторжение оказалось лишь для народа, но не для советского военно-политического руководства, достаточно информированного о планах Германии. Другой вопрос, в какой степени Сталин и его окружение были способны адекватно оценить накапливавшиеся достоверные сведения. По меньшей мере высшее командование Красной Армии заранее сделало на их основании почти верные выводы. Более чем за месяц (!) до нападения, 15 мая 1941 года нарком обороны маршал С.К Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Г.К Жуков в докладной записке на имя Сталина писали как о чём-то, не подлежащим сомнению: «Всего Германия с союзниками может развернуть против СССР до 240 дивизий… В настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развёрнутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развёртывании и нанести внезапный удар». В этой связи Тимошенко и Жуков предлагали «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развёртывания и не успеет ещё организовать фронт и взаимодействие родов войск». Очень вероятно, что все последующие перемещения и развёртывания советских войск, произошедшие до 22 июня, осуществлялись в рамках вышеупомянутых предложений.

В полдень 22 июня 1941 года заместитель председателя Совнаркома и нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов огорошил покорных сограждан известием о «разбойничьем нападении» Германии. До этого момента А. Гитлер воспринимался, в соответствии с партийной пропагандой, не иначе как «заклятый друг». Уместно процитировать воспоминания киевского подростка: «Перед каждым фильмом непременно шёл киножурнал-боевик “Пребывание В.М. Молотова в Берлине”… Из него явствовало, что у Советского Союза нет большего друга, чем Гитлер. У советского народа есть Сталин, а затем – Гитлер. И вот Молотов едет в Германию, у нас с ней пакт о дружбе и ненападении. Его встречают в Берлине оркестрами, цветами и овациями. Изумительно маршируют гитлеровские войска. Захватывающая военная музыка. Гитлер по-братски радушно встречает Молотова, долго-долго трясёт ему руку, они о чём-то увлечённо говорят, а вокруг толпа фотографов, вспышки. И опять сногсшибательно маршируют немецкие войска с развёрнутыми знамёнами, на которых – такая мужественная, дружественная нам свастика». Из речи 22 июня слушатели узнали, что Гитлер и его «старые партийные товарищи», каких называли ещё недавно, отныне просто «клика кровожадных фашистских правителей, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы». О неоценимой помощи в деле порабощения вышеупомянутых народов, оказанной Германии СССР, Молотов промолчал.

Немцы и союзники ввели в действие силы гораздо более скромные, чем изначально допускало высшее командование Красной Армии, завысившее потенциальные возможности будущего врага на 20 %. В нападении участвовали силы противника, равные не 240, а 191 дивизии, из них в I наступающем эшелоне оперировали лишь 153, следовали во II – 13 и находились в резерве Главного командования Сухопутных сил – 25. СССР мог противопоставить агрессору на Западе сразу же около 250 дивизий: в I эшелоне – 108, во II – 62 и в резерве Главного командования – до 77 соединений, не считая серьёзного количественного превосходства в технике и других потенциальных возможностей. С учётом общей оценки состояния сил противоборствующих сторон как в целом, так и на отдельных направлениях, Вермахт мог рассчитывать лишь на временный успех, вероятно, не более чем на протяжении первых недель. В действительности же состоялся подлинный разгром Красной Армии. Окончательное политическое крушение СССР не состоялось благодаря совокупности многих причин, анализ которых выходит за рамки нашего повествования. Среди важнейших из них стоит назвать готовность высшей номенклатуры ВКП(б) пожертвовать любым количеством жизней бойцов и командиров ради сохранения собственной власти. 22 июня сталинское окружение было готово оплатить не только бесчисленными человеческими жизнями.

В кошмарные недели лета 1941 года генеральный комиссар госбезопасности Л.П. Берия в строго доверительной форме предложил старшему майору госбезопасности П.А. Судоплатову встретиться в московском ресторане «Арагви» с болгарским дипломатом И. Стаменовым для того, чтобы согласно решению советского правительства в «процессе беседы на тему о создавшейся военно-политической обстановке» неофициальным путём выяснить: «на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск». В частности, Берия поручил Судоплатову довести до сведения собеседника готовность сталинского руководства в обмен на заключение мира рассмотреть вопрос о передаче Германии «таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек» или рассмотреть другие территориальные претензии. Сталин был готов передать партнёрам по Московскому пакту 1939 года как минимум все территории, аннексированные СССР в 1939–1940 годах. Встреча Судоплатова и Стаменова в «Арагви» за «заранее подготовленным» столиком состоялась, но осталось неизвестным, уведомили ли болгарские дипломаты германскую сторону о советских инициативах.