Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

«Посев», 1975, № 2

В порядке более или менее непрерывной кочёвки после выхода из концлагеря перед войной меня занесло в Донбасс, где я работал на монтаже крупной районной электростанции. Поэтому мои впечатления будут касаться встречи немецкой армии донецким пролетариатом – шахтёрами, металлургами, ну и, по моей специальности, энергетиками и монтажниками.

Каковы были тогда настроения среди рабочих? Это был период антипролетарских законов: о прогулах, о хищении на производстве. Последний в условиях Донбасса превратился в закон о «шабашках». («Шабашка» – древесные отходы на шахтах. Испокон веков между предпринимателями и рабочими существовало «джентльменское соглашение»: рабочие имели право на работе собирать отходы негодного в дело дерева.) «Шабашка» была подведена под государственное имущество, которое нельзя расхищать. Около проходной нарастали кучи, вызывались автомашины, всё это грузилось, вывозилось в степь, вызывалась пожарная команда и… «шабашка» сжигалась на кострах. Конечно, это вызывало реакцию: «Ни нам, ни людям, – как собаки на сене!»

Чрезвычайно болезненную реакцию среди рабочих вызвало и введение платы за обучение.

И вот, когда началась война, приехали уполномоченные из наркомата из Москвы, был создан штаб демонтажа. Когда незадолго до конца демонтажа понадобилось вызвать ночью рабочих на работу, то в штабе возникла паника – как идти ночью в барак рабочего общежития? Это – опасно. Меня вызвали из моей квартиры и предложили вооружённую охрану. Я выпучил глаза. Говорю: «Это смешно. Я с этими рабочими работал, я никакой охраны и никаких винтовок не буду брать». Но всё-таки мне навязали одного человека с винтовкой, который меня провожал в рабочий барак. Так что, как говорится, знала кошка, чьё сало съела.

В это время широко внедрялась советская пропаганда о зверствах наступающей немецкой армии, о том, что едет в обозе чуть ли не царь. Последнее воспринималось немножко скептически, но не враждебно. В общем, всей этой пропаганде о творимых безобразиях не верили. Среди моих рабочих было несколько евреев, так и они не уехали, остались. «Ну да, – говорят, – может быть, немец там ещё против спекулянтов или кого-нибудь действует, но мы же рабочие, чего он с нас возьмёт?» Это тоже характеризует настроения, степень доверия к партии и правительству.

Примерно за месяц до прихода немцев, где-то в сентябре, было объявлено о формировании Особой стрелковой шахтёрской дивизии имени Сталина. Это была первая дивизия, все бойцы которой были вооружены не простыми винтовками, а автоматами. Дивизию комплектовали отборными кадровыми рабочими. Ушли в неё и несколько моих квалифицированных слесарей – бригадиров-монтажников. А когда уже совсем всё откатывалось, плотина гидростанции была взорвана и вода ушла, то мы увидели следующее: весь напорный склон был усеян автоматами, противогазами, шлемами – комплектным вооружением бойцов Особой стрелковой шахтёрской дивизии имени Сталина. Формировалась она в Юзовке (Сталино) и направлялась на фронт через Гришино в направлении Днепропетровска. В Гришино был привал, и там бойцы, очевидно, разбрелись, и ночью по просёлочной дороге через нашу плотину вернулись в шахты.

Когда фронт был уже за нами, встречаю одного из моих рабочих, бойца этой Особой шахтёрской дивизии (Гриша, помню, звали его, прекрасный мастер был). – «Ты откуда?» – «Та я у жинки в темнице пересидел».

Через некоторое время встречаю другого. Та же самая картина. Я думаю, эти факты говорят даже больше, чем настроения колхозников, у которых в памяти ещё были живы годы коллективизации.

На следующий день (после той ночи, когда я ходил в барак к рабочим) в обед мне сказали, что те, в штабе, поскакали на машины и уехали. Так советской власти не стало. Потом выяснилось, что произошло. На нашем участке наступала итальянская дивизия, и какой-то мотоциклист с прицепом, на котором сидел второй солдат в шапочке с помпоном на длинном шнурке, заблудился, проскочил куда-то в сторону Юзовки и там болтался, не зная, как ему выбраться.

По всем каналам связи пошло: прорыв, движутся итальянские части. И все откатились примерно на пятьдесят километров. А был – один мотоциклист.

Миновала неделя, пока, наконец, подошли основные итальянские соединения, а через некоторое время и немцы.

Теперь о реакции тех же рабочих, которые остались на месте. Она (эта реакция) была двоякой. С одной стороны, многие старые кадровики, среди которых много пенсионеров, уже на второй день пришли на свои шахты-заводы разобраться, что ещё можно привести в порядок, что сделать с недовзорванным, недовывезенным… Интересно, что явились в основном старики, которые уже по десять лет не работали: «Ну да, – говорят, – чертежи увезены, пожжены, но мы ж помним, что делали, куда клали, мы всё покажем, всё расскажем. Это ж теперь не на них, это ж теперь для народа».

Другая реакция – обратного характера – наблюдалась, главным образом, у молодых рабочих, случайно не призванных. Может быть потому, что среди них был довольно высокий процент скрывавшихся, избегнувших коллективизации и раскулачивания, ибо в шахтах и на строительстве контроль был меньший и устраиваться было легче, – охотников лезть под землю не так много…

У них первым порывом было взять кувалду, молоток и всё добить, – «чтоб от этой проклятой власти и последних следов не осталось». Так, в частности, побили несколько не-демонтированных подстанций, что потом затруднило организацию даже минимального энергообеспечения.

Вот примерно та картина, которая, наглядно показывает корни возникновения движения, которое потом получило название Власовского.

Но при этом никакой охоты за партийцами или даже за бывшими энкаведистами со стороны населения не было. «Ну да, что было, то было; они тоже служили. Махнём рукой, и пусть живут». И в общем, как правило, их никто не трогал.

Теперь о сущности Власовского движения. Почему-то большинство людей, борющихся за осуществление прав человека на основании Декларации ООН, отметает основное право, зафиксированное в преамбуле к этой Декларации, без чего вся она была бы пустым звуком. Вот текст: «…Необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения…».

Возникшее из настроений народа Власовское движение явилось предвосхитителем этой преамбулы Всеобщей декларации прав человека ООН, потому что люди взялись тогда за оружие для восстания против правительства, которое не осуществляло, а подавляло неотъемлемые права человека.