Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

«Посев», 1981,№б

Незабываемое воскресенье 22 июня 1941 года навсегда осталось в памяти целого поколения. Осталось как главный рубеж в жизни и как начало страшной катастрофы, в итоге которой погибло только nso советским данным двадцать миллионов человеческих жизней.

Можно ли было избежать этой небывалой в нашей истории катастрофы? Конечно, – если бы Россия осталась в системе союзов, в которой она вступила в I мировую войну, а не поскользнулась накануне победы на корке в виде Ленина, подкинутой ей Людендорфом.

Если же, оказавшись в изоляции, невозможно было избежать нападения Гитлера, то к нему, по крайней мере, можно и должно было подготовиться. Однако тогдашнее партийное руководство (а теперь вновь признаются «заслуги» Сталина) объективно сделало всё, чтобы это нападение стало не только внезапным, но и началось в наиболее благоприятных для противника условиях.

Партийные объяснения политики, которая привела к этой невиданной катастрофе летом 1941 года, не раз менялись. То мудрый Сталин, восприняв полководческий гений Кутузова и подражая ему изматывал и заманивал немцев в глубь страны. Никто не смел тогда сказать вслух, что вторжение по всему фронту в середине XX века не имеет ничего общего с походом по одной дороге в начале XIX.

То, наоборот, Хрущёв взвалил всю вину на одного Сталина, пытаясь оправдать партийное руководство и самого себя на XX съезде КПСС.

И, наконец, после Хрущёва виновником катастрофы (помимо внезапности нападения) оказалось не столько партийное руководство, сколько военное. В послехрущёвской редакции истории КПСС (третьей, дополненной) говорится: «Значительная доля ответственности за неподготовленность Красной Армии к отражению вражеской агрессии лежит также на руководителях Народного комиссариата обороны и Генерального штаба С.К. Тимошенко и Г.К. Жукове…» 1

А у Сталина теперь наряду с недостатками появились и «заслуги», причём последние будто бы особенно проявились во время войны. Даже покойному маршалу Жукову была навязана эта новая «партийная линия», что и отразилось в его мемуарах.

В итоге история начального периода войны вот уже несколько раз переписывается заново – в зависимости от колебания партийного маятника. Приведём только один из многих примеров такого переписывания. В июне 1978 года в разделе «Воспоминания» «Военно-исторического журнала» появилась статья генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева «Об участии 8-го механизированного корпуса в контрударе Юго-Западного фронта (июнь 1941 г.)» 2.

Рябышев – едва ли не последний из оставшихся в живых комбригов Первой конной армии Будённого, получивший во время гражданской войны три ордена Красного Знамени, в прошлом был, как и многие другие командиры этой армии, царским унтер-офицером. Как и все будённовцы, благополучно прошёл чистку, достигнув высокой должности командира механизированного корпуса. Описывая, как в конце июня 1941 года он по приказу командующего фронтом впопыхах готовил контрудар по Дубно, генерал Рябышев вспоминает: «Днём 2 б июня в корпус прибыл член Военного совета фронта корпусной комиссар Н.Н. Ватутин и от имени командующего потребовал немедленно приступить к выполнению поставленной задачи».

И больше ни слова. А в то же время этот эпизод подробно описан тогдашним заместителем Рябышева, бригадным комиссаром Н.К. Попелем в его вышедшей во времена Хрущёва книге «В тяжёлую пору». Согласно Попелю, генерал Рябышев начал было рапортовать высшему комиссару фронта:

«– Товарищ член Военного совета фронта…

Хлопали дверцы автомашины. Перед нами появлялись всё новые и новые лица – полковники, подполковники. Некоторых я узнавал – прокурор, председатель Военного трибунала… Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.

Тот, к кому обращался комкор, не стал слушать рапорт, не поднёс ладонь к виску. Он шёл, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:

– За сколько продался, Иуда?

Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший, что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого ладно скроенного корпусного комиссара. Дмитрий Иванович заговорил первым:

– Вы бы выслушали, товарищ корпусной…

– Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем…» 3

В результате этого партийного вмешательства, как признает Попель, «…приходится принимать самоубийственное решение – по частям вводить корпус в бой» 4. В итоге – поражение, окружение, гибель.

Добавим лишь, что в предисловии к своей книге Попель приносит Рябышеву благодарность «за особенно большую помощь» в её написании. Следовательно, через девятнадцать лет после опубликования книги своего комиссара генерал Рябышев, следуя партийным указаниям, вынужден был дать другой вариант этого эпизода, рисующего картину отношений между партийным и военным руководством в начале войны.

Рябышев не один. В воспоминаниях маршала И.Х. Баграмяна, вышедших в 1971 году, говорится, что тот же комиссар Ватутин вызвал его на ночную беседу, когда Баграмян (тогда полковник) был назначен начальником оперативного отдела Штаба Киевского военного округа. О беседе он сообщает кратко, что Ватутина интересовало всё 5.

А в 1967 году, в № 1 «Военно-исторического журнала», где маршал Баграмян печатал отрывки из своих воспоминаний, он описывал эту встречу несколько иначе. Корпусной комиссар «после довольно продолжительного молчания тяжело вздохнул и сказал: “Да… нелёгкая всё же у Вас биография, товарищ Баграмян… До установления Советской власти в Армении Вы служили офицером в национальной армии при дашнакском правительстве. А ведь дашнаки – это злейшие враги революции, враги народа!”»

После объяснения Баграмяна: «Что ж, по-вашему мы должны были спокойно смотреть, как турецкие янычары вырезают армянских женщин и детей?», Ватутин, видимо, зная дружеское отношение к Баграмяну Жукова, командовавшего тогда Киевским военным округом, ограничился лишь угрозой: «“Внутри не всё ладно: сколько врагов народа выкорчевали, сколько ещё притаилось!”. Долго не выходил у меня из головы этот разговор…»

Такой корпусной комиссар, как Ватутин, был не один. Достаточно напомнить зловещую роль члена Военного совета Западного фронта корпусного комиссара Фоминых и первого секретаря белорусской компартии Пономаренко в деле расстрела командующего Западным фронтом, героя Гвадалахарры генерала Павлова и его начальника штаба генерала Климовских. Ещё в 1938 году, рассказывает генерал Горбатов, по доносу Фоминых, тогда только старшего политрука, генерала Павлова отправили на Колыму. Спрашивается, сколько же этот политрук ещё отправил людей под расстрел и в лагеря, чтобы через три года стать корпусным комиссаром (то есть равным по чину генерал-полковнику) и членом Военного совета фронта? В своё время маршал Бирюзов, будучи уже начальником Генерального штаба Советской Армии, писал: «Приказ, объявлявший изменниками родины бывшего командующего войсками Западного особого военного округа генерала армии В.Г. Павлова и его ближайших помощников, у меня лично оставил самое тягостное впечатление. Трудно было представить, что боевой генерал, самоотверженно сражавшийся с германскими фашистами во время гражданской войны в Испании, переметнулся на их сторону.