Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Германия проявила дипломатическое бессилие в таких стратегически ключевых нейтральных странах как Ирландия, Португалия и Иран, не помешала заключению архиважного для СССР японо-советского пакта о ненападении. Высшее достижение Риббентропа – мало к чему обязывающий договор с Турцией.

Зато все совместные действия Великобритании и США уже тогда содержали такой обращённый к Гитлеру и не оставлявший места для манёвра подтекст: мы тебя удавим, рано или поздно. США не оставили сомнений относительно своих планов, приняв (впервые в истории) закон о воинской повинности и доведя военные расходы до 62 % бюджета. Американские войска высаживаются в Гренландии и Исландии, строят там аэродромы. 27 мая 1941 года Рузвельт вводит в стране «неограниченное» чрезвычайное положение. Не объявляя войны, он делает рассчитанно-оскорбительные жесты: конфискует немецкие и итальянские суда в портах США, замораживает авуары стран «Оси» в американских банках, односторонне расширяет «зону безопасности» США в Атлантике до 25 градуса западной долготы, почти до Африки. И всё это – ещё до 22 июня 1941 года.

Сегодня мало кто осознаёт, насколько плохим было положение Германии к этой дате, но Сталин не мог не видеть это. Вот откуда его спокойствие. Он должен был исходить из убеждения, что Гитлер кто угодно, но не самоубийца и не безумец. Что бы ни писал Сталину Черчилль (верить которому, повторюсь, у Сталина особых причин не было, а не верить – были), стоило большевицкому вождю перевести взгляд на карту, как убеждение: «Гитлер блефует!» должно было возвращаться к нему с новой силой. И в самом деле, кто, имея уязвимые тылы, дрянных союзников, полный набор самых суровых проблем, посмеет напасть на противника, чьё стратегическое положение подобно скале, а вооружение превосходно? Но именно тут и мог крыться роковой сталинский просчёт.

Все страны борются с чужеземными разведками, но при этом хотят, чтобы вероятный враг не сомневался в их мощи. Ставя себя на место Сталина, понимаешь, что он был заинтересован в июне 1941 года в двух малосовместимых вещах: чтобы Гитлер ясно представлял силу Красной Армии и количество накопленного ею оружия, но совсем не представлял, что замышляет его кремлёвский друг. То есть идеально, если разведка у Германии хорошая, но не слишком.

На деле же, по оценке ряда историков, стратегическая разведка у Гитлера в СССР была никудышная. Как видно, предвоенная шпиономания в СССР, выкашивая двадцать невинных, захватывала и одного шпиона. Уровень немецкой разведки сквозит в таком анекдотическом пассаже из «Мемуаров» шефа нацистской политической разведки В. Шелленберга: «Канарис утверждал, что у него есть безупречные документы, согласно которым Москва связана с Уралом всего лишь одной одноколейной железной дорогой» 11. Едва ли Сталин мог предположить, что потенциал СССР оценивается немцами столь низко.

Но и тут не всё так просто. Помимо хрестоматийных шпионов, поставляющих сведения прямо из вражеских штабов, всегда действует армейская разведка, и когда в мае 1941-го будущие противники максимально сблизились, каждый не мог не раскусить, чем занят его партнёр. Патрулировавшие вдоль границы (а часто и нарушавшие её) самолёты-разведчики забирались на высоту до восьми километров. В ясную погоду с этой высоты можно снимать объекты на сорок километров вглубь чужой территории. Ясно, что немецкие разведчики докладывали своему командованию как о строительстве аэродромов и сосредоточении пехоты, конницы и бронетехники Красной Армии у самой границы, так и об имитации возведения оборонительных сооружений. В советском Генштабе в Москве должны были понимать, что и снимают, и докладывают.

Но там же могли логично говорить себе – эту логику реконструировал современный исследователь: Сталин «видел, что с такими мизерными силами, что были у Гитлера, говорить о нападении смешно (3,5 тысяч устаревших, ни на что не годных танков против по крайней мере 15 тысяч танков, в среднем гораздо лучших)» 12и поэтому полагал, что может себе позволить сильно не беспокоиться.

При этом Сталин должен был допускать, что противной стороне могли стать известны его военные планы. Никто в мире не вправе считать себя полностью застрахованным от утечек информации. Он не только получал гитлеровские письма, но и отвечал на них. Когда они будут рассекречены, мы узнаем, как он объяснял своему коллеге стягивание Красной Армии к западной границе. Видимо, объяснял не менее убедительно, чем Гитлер ему (помните: величайший в истории дезинформационный манёвр, отдых войск вне досягаемости английских бомбардировщиков?). Делая обратный – от известного – расчёт действий советского военного руководства, трудно не прийти к такому выводу: оно рассчитывало, что Гитлер, скорее всего, не понял плана «Гроза», а если понял, то из-за неравенства сил не решится на упреждающий удар, а предпримет некую срочную дипломатическую инициативу

Ясно видя уязвимость положения Германии начала лета 1941 года и её экономические трудности, Сталин был абсолютно вправе ждать, что Гитлер будет искать его союза. Без такого союза Гитлеру не решить свои проблемы на западе, юге и юго-востоке, а раз так, все дальнейшие перспективы гитлеровской глобальной авантюры оказывались попросту безнадёжными. В рамки такой гипотезы вполне вписывались и «утечки» о предстоящем немецком ультиматуме. Ведь каждый хочет придти на решающие переговоры максимально сильным и страшным.

Во всей этой логике отсутствует, правда, одно, очень простое допущение: что Гитлер попросту не принимает мощь СССР всерьёз. При переборе вариантов Сталину такое, видимо, просто не пришло в голову. Он не допускал «возможности любительской реакции». Которая, на самом деле, бывает порой вернее самой тонко-профессиональной.

Реальный ход грянувшей советско-германской войны, а особенно ошеломляющий успех первых четырёх месяцев блицкрига, создали впечатление, что у Гитлера был в этой войне шанс на успех, тогда как никакого шанса, трезво взвешивая все факторы, у него не было. Правда, этот шанс он, вопреки всему, всё же получил. Получил в качестве подарка из рук тов. Сталина, ничего не сделавшего, чтобы подстраховать своё государство на случай совсем уж нелогичных, полностью идиотских или совершенно гениальных решений своего оппонента.

Историк Михаил Мельтюхов, рассмотрев стратегическое сосредоточение и развертывание Красной Армии, скрытый призыв 802 тысяч человек под видом учебных сборов, выдвижение к границе семи армий под видом выхода в лагеря и так далее, предполагает, что «День-М» – день начала мобилизации – намечался на 10 июля, а начало боевых действий против Германии – на 15–16 июля 13. В том, что Красная Армия создавала наступательную группировку не оставляют сомнений и работы военных историков В. Киселёва и Б. Петрова 14: 4 июня 1941 года Политбюро ЦК ВКП(б) предписало сформировать к 1 июля в составе Красной Армии 238-ю дивизию из поляков. Это нарушало тайный пакт с Гитлером, могло обнаружиться и имело смысл лишь если собрались вот-вот идти «освобождать Польшу». Архивные находки кандидата исторических наук полковника В. Данилова 15подсказывают более раннюю дату: уже между 21 и 25 июня фронтовые управления Красной Армии должны были переводиться на полевые командные пункты. Вывод Данилова: «Наиболее убедительным подтверждением того, что Красная Армия готовилась не к обороне, а к наступлению, является трагедия 22 июня 1941 года… Войска развертывались для нападения. На деле пришлось начинать войну неорганизованными оборонительными действиями» застигнутых врасплох войск.