Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Провидение, и когда он решал что-нибудь, то никто не мог изменить его решение.

Гитлер заявил, что это не простая война и к ней нельзя применять рыцарские представления, как, например, к войне с Англией, что это война между двумя мировоззрениями, и потому законы рыцарской войны к ней неприменимы. Был издан приказ расстреливать всех политкомиссаров. Армия его саботировала. Был и другой приказ, что немцев не следует судить, если они издеваются над мирным населением. И в этом отношении всё было иначе, чем, например, во Франции.

Однако гитлеровская диктатура вовсе не была такой монолитной, как сталинская. За фасадом единства бушевала борьба за власть различных групп. У Ставки фюрера была только одна цель: безжалостное подавление и колонизация занятых земель. В Министерстве оккупированных восточных территорий Розенберг пытался проводить свои идеи о разделении СССР на несвязанные друг с другом единицы – «Остланд» (Белоруссия, Латвия, Литва, Эстония), Украину, Кавказ, Туркестан и «Руссланд». Но назначенные Гитлером рейсхкомиссары, особенно Кох на Украине, саботировали эти идеи. Геббельс, со своей стороны, очень скоро понял, что политика Розенберга приносит вред, но он или не мог или не хотел противоречить Гитлеру. А Гиммлер мечтал о Великой Германии, в которой славянский «унтерменш» (в буквальном переводе – «подчеловек») будет играть роль рабочего-робота.

Гиммлер издал брошюру «Дер унтерменш», которая была прислана и к нам в штаб армии, но наш генерал сейчас же отдал приказ её уничтожить. Там было написано, что такое «унтерменш»: существо, биологически похожее на человека, но в духовном отношении стоящее ниже, чем иное животное. Эта брошюра была ужасна. А можете себе представить, как она действовала на русских, которые её читали.

Наконец, существовала группа немцев, которая отвергла все эти маниакальные планы. Причём не только по прагматическим соображениям, то есть в интересах достижения военного успеха, но и по моральным. Эта группа боролась против реализации таких планов. Начиная с зимы 1941 года группа пыталась различными путями добиться изменения официальной восточной политики. Полковник граф Штауффенберг (впоследствии руководивший заговором против Гитлера) называл эту группу «Обществом борьбы против опасного для жизни идиотизма».

Многие русские люди вначале поверили немецкой пропаганде, поверили, будто Гитлер – освободитель, и будто мы в самом деле хотим освободить народ. Ведь в течение первых шести месяцев войны было взято в плен более трёх миллионов советских военнослужащих – небывалое число в истории всех войн.

Я хочу рассказать про небольшой случай, участником которого был я сам. Наша дивизия вошла в Полтавскую область и заняла город Пирятин. Там мы соединились с другими дивизиями, которые шли с юга, и замкнули кольцо. Это окружение было самым большим в истории войны: в него попало около 850 тысяч красноармейцев. Но на нашем участке фронта, на протяжении ста километров, была только наша пехотная и ещё одна танковая дивизия. Красноармейцы могли бы перебить нас, как мух. Но они ничего не делали и охотно сдавались в плен.

Наши самолеты разбомбили грузовики Будённого. Будённый улетел, но, между прочим, его личный шофёр сам приехал к нам в штаб и передал нам машину своего начальника. Я собирал тогда сведения об этих разбитых грузовиках. В парке на краю города я неожиданно встретил около двухсот красноармейцев, частично ещё вооружённых. Я испугался. Если, думаю, убегать, будут, возможно, стрелять в спину. И я решился на «флухт нах форн» («бегство вперёд»). Спрашиваю: «Куда вы?» Они говорят: «Сдаваться». Я говорю: «Но бросьте хоть оружие». – «Хорошо, бросим». Я спрашиваю: «Кто здесь командир?» Молчат. Я говорю: «Я знаю большевицкую пропаганду о том, будто мы расстреливаем командиров, но это неверно – командир может спокойно выйти вперёд». Вышли – один майор, один капитан, несколько лейтенантов.

Я подошёл к майору, пожал ему руку, назвал свою фамилию и спросил, откуда они пришли и каково там положение? Он ответил: «В шести километрах отсюда есть деревушка и в ней стоит ещё рота, но там очень строгий комиссар. Он их не пускает, а они тоже собираются перейти». Я говорю: «Майор, берите опять оружие, сколько вам нужно, идите туда, приведите роту, и, если этот комиссар будет сопротивляться, расстреляйте его». Он говорит: «Хорошо, сделаем».

Я доложил генералу. Генерал говорит: «Они больше не вернутся». Отвечаю: «Нет, вернутся, по-моему». Через два часа они явились. Родители этого майора ранее погибли в концлагере, а он долго был у нас при штабе. Потом, к сожалению, и он погиб, наскочив на мину.

Как видите, я один в тех условиях взял в плен двести красноармейцев. Думаете, я награду какую-нибудь получил за это? Ничего подобного. Генерал по тогдашней обстановке считал, что это вполне нормально, и я тоже так думал. Я и теперь считаю, что это были не пленные, а перебежчики.

Итак, свыше трёх миллионов. Господин Штрик-Штрикфельдт, который сидит здесь рядом, делал в то время доклад, предлагал Генштабу отпустить всех пленных, которые живут в «освобождённых», как мы тогда их называли, то есть занятых нами, районах. Это было бы, конечно, хорошим делом. Там можно было бы организовать милицию, вооружить её, и она сама не допустила бы партизанщины, которой в то время на Украине ещё вовсе и не было, а на среднем участке фронта, в лесах, сидели только некоторые партработники, которые не смогли или не успели бежать. Эти первые партизаны стремились только сохранить свою жизнь, и для нас они были безопасны.

О партизанах следовало бы говорить отдельно и подробно. Но факт, что при каждой немецкой дивизии оставались русские пленные, которых обмундировывали в немецкую форму, и они боролись на стороне немцев. 34-я пехотная дивизия в 1941 году предложила всем взятым ею пленным статус равноправных солдат. И в результате, с 1942 года почти половина этой дивизии состояла из бывших красноармейцев. Это, конечно, исключение, но показывает, какие возможности были в то время. Постепенно на стороне немцев таким образом оказалось до девятисот тысяч так называемых «хиви» (Hiwi [Hilfswilliger] – доброволец, буквально «желающий помогать»), и Гитлер ничего не знал об этом.

Словом, в начале войны немцы имели огромные политические возможности, но, увы, их не использовали. Нужно было, конечно, создавать временное российское правительство и единую, ему подчиняющуюся, Русскую Освободительную Армию, а не разрозненные русские батальоны в составе немецких дивизий под этим названием. А самое главное – указать цель войны. Не только – против чего русские должны бороться, но и за что: не только против Сталина, но и за независимую, в том числе и от немцев, Россию. В том, что это не было сделано, и заключалась страшная ошибка немецкой политики. Война была проиграна именно из-за отсутствия правильной и морально полноценной политики. Власов и его сотрудники не смогли осуществить своих планов только потому, что немцы не позволили им действовать самостоятельно. Власовское движение погибло, но его короткая жизнь была связана с тем редчайшим моментом, когда пульс истории, казалось бы, останавливается на мгновение, с которого может начаться биение нового пульса, если он будет осознан и понят. Не Сталин выиграл эту войну – Гитлер проиграл её.