Коллектив авторов - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

В обобщённом виде анализ приведённых Н.А. Ломагиным сообщений отдела 1C 18-й армии Вермахта позволяет сделать следующий вывод. Офицеры Абвера осенью 1941 года выделяли в качестве основного доминирующего настроения жителей Ленинграда и области подавленность, которая позже сменилась равнодушием к собственной судьбе. Подавленность и равнодушие поддерживались страхом и карательными мерами системы. В этом смысле показателен цитируемый трофейный приказ Сталина от 21 сентября 1941 года о беспощадном уничтожении тех представителей гражданского населения («стариков, женщин и детей»), которые посылались с оккупированных территорий на позиции войск Красной Армии с просьбами «сдать Ленинград и заключить мир». Сталин категорически требовал: «Уничтожайте немцев и их посланцев, поскольку они одно и то же, что и немцы… Никакой жалости по отношению к немцам… никакой пощады к их посланцам…» Вряд ли такой приказ добавит что-то новое к облику товарища Сталина, но он заставляет задуматься над вопросом: а откуда такие «посланцы» взялись? Что ими двигало? Почему такую ситуацию немыслимо себе представить в I мировую (Великую) войну?

Готовность к сопротивлению и попытки выступлений против сталинского режима отмечались и имели место, но носили кустарный и хаотичный характер, однако уже одни такие факты не позволяют разделять иллюзий о «морально-политическом единстве». Антисталинские выступления – это всплески одиночек и одиночных групп, неспособных преодолеть инертность массы. Постоянно нараставшая коммунистическая пропаганда, которой немцы не пожелали ничего адекватного противопоставить, постепенно переламывала состояние общественной инертности. Возможно, такие выводы близки и к оценке всеобщего состояния советского общества в первый год войны. Это лишний раз подтверждает известный вывод об упущенном в 1941–1942 годах шансе политического ведения войны Германией против СССР.

Сводки, составлявшиеся СД в Берлине по донесениям Айнзатцгрупп, дополняют в определённой степени материалы первого раздела. Но они предлагают и материал для анализа положения населения в оккупированной части Ленинградской области, а также фиксируют распространение пораженческих настроений в Красной Армии. В частности, в сводке от 24 ноября 1941 года указывается: «Настроение солдат 55-й армии, вероятно, очень плохое. По меньшей мере 50 % имеют намерение перейти. Этому препятствует не столько террор политруков, сколько то обстоятельство, что передовая полностью заминирована.» Число жертв голода только первой зимой 1941/42 годов по оценкам СД, сделанным осенью 1942 года, превысило миллион человек. Сотрудники СД на исходе 1941 года оценивали настроение осаждённых горожан примерно также, как и жителей оккупированных территорий в апреле 1942 года – и в том, и в другом случае превалировало равнодушие и апатия: «По сути, русскому гражданскому населению всё равно под чьим оно господством – русских или немцев. Как и прежде, важнейшей заботой оставался вопрос о собственном пропитании». Практически все сообщения СД о положении в Ленинграде в конце 1941 – начале 1942 годов указывают на наличие и пораженцев, и добровольных ракетчиков, указывавших цели для воздушных бомбардировок. Но наиболее полные и интересные сообщения о морально-политическом состоянии ленинградцев и мучительных жизненных обстоятельствах блокады содержатся в третьем разделе, в материалах Ленинградского УНКВД.

Рассматривая спецсообщения УНКВД, мы должны принимать во внимание специфические особенности источника. Нам не известно, какими критериями руководствовались составитель и сотрудники службы регистрации архивных фондов местного УФСБ В.С. Гусев и С.В. Чернов при отборе материалов для публикации. Тем более остаётся неясным общий перечень материалов органов госбезопасности по истории ленинградской блокады, и сегодня содержащийся на секретном ведомственном хранении. Тем не менее, имеет смысл принять определённые статистические сведения, содержащиеся в спецсообщениях, за основу для реконструкции картины событий. А цифры, приводимые в чекистских документах, ужасают. Недаром они были засекречены на протяжении более пятидесяти лет. В соответствии с опубликованными Ломагиным документами НКВД за шестнадцать месяцев блокады (с октября 1941-го по январь 1943-го включительно) только на территории города (без учёта умерших в пригородах, на этапах и в пунктах эвакуации) умерло около 530 тысяч человек (при этом, например, в январе и феврале 1942-го ежемесячно умирало свыше 96 тысяч человек).

Но эти цифры не могут считаться окончательными, так как не учитывают очень многие категории умерших, да и вызывает сомнение возможность регистрации в тех условиях всех до последнего человека. Вероятно, они охватывают подавляющую часть учтённых по домовым книгам, и в таком случае это действительно не более 50 % от подлинного числа умерших голодной смертью ленинградцев. Ужасным подтверждением колоссального размаха смертности стало распространение людоедства. За период с ноября 1941-го по декабрь 1942-го органами НКВД за людоедство и употребление в пищу человеческого мяса оказалось задержано 2 136 жителей города, более половины из которых были расстреляны. Но вряд ли сотрудники органов внутренних дел и госбезопасности сумели выловить всех без исключения, поэтому и здесь окончательная цифра может быть существенно выше. Сухие отчёты воссоздают пронзительные картины убийств собственных маленьких детей и молодых родственников, торговли подозрительными котлетами и пирожками. Изобличались и целые банды людоедов, нападавшие на прохожих.

Перлюстрация цензурой практически всей военной и гражданской корреспонденции, поступавшей из Ленинграда и войск Ленинградского фронта, позволяет делать формальные выводы о распространённости антисоветских и пораженческих настроений. Содержавшие подобные высказывания письма колебались в пределах 3–6% от общей массы корреспонденции в 1941 году, а в начале 1942 года достигли 20 %. Это представляется весьма значительным, особенно с учётом того, что очевидно далеко не все проявляли в письмах опасную откровенность.

Особый интерес вызывают спецсообщения УНКВД о ликвидации возникших антисоветских групп активного сопротивления внутри блокированного города. В сборнике содержится информация о ликвидации тринадцати групп (пяти в ноябре, пяти в декабре 1941 – го и трёх в январе 1942-го), участники которых обвинялись в подготовке к повстанческой деятельности и оказанию помощи оккупационным властям, составлении списков коммунистов и советских активистов, распространении антисоветских листовок, накоплении оружия. Любопытно, что никто из участников подобных групп не обвинялся в связях с противником, инициатива по их созданию, вероятно, была местной. Но, не исследовав конкретных архивно-следственных дел, трудно судить, в какой степени обвинения чекистов отвечали политической реальности. Безусловно, эта проблема требует дальнейшего исследования.