Жан-Кристиан Птифис - Иисус. Жизнеописание Христа. От исторической реальности к священной тайне

Даже такие приспособленцы, как фарисеи, не могли воспринимать подобные нарушения равнодушно. Они разгневались, когда узнали, что в субботу ученики Иисуса, проходя по пшеничному или ячменному полю, срывали колосья и раздавливали их руками. Эти простые действия приравнивались к жатве урожая, а значит, были нарушением запрета. Фарисеи пожаловались на это Иисусу. В ответ он привел им пример Давида и его спутников, которые в один из святых субботних дней, будучи голодны, вошли в святилище и съели «хлебы предложения» — лепешки из крупчатки, посыпанные ладаном, которые выпекались для Яхве, ставились перед ним, а потом предназначались священникам. «Или не читали ли вы в законе, что в субботы священники в храме нарушают субботу, однако невиновны? Но говорю вам, что здесь Тот, Кто больше Храма» {394} . Больше Храма! Несомненно, это притязание еще больше разъярило фарисеев. Иисус добавил: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» {395} . Разве можно было найти лучшую формулировку, чтобы сделать нерушимый Закон Моисея чем-то относительным, разве можно было заявить более неприемлемое притязание, чем это?

Другими предметами споров были вопросы об омовениях перед едой и о посте. Фарисеи упрекали учеников Иисуса, что те не постились, как положено аскетам, в то время как сами фарисеи и сторонники Иоанна Крестителя соблюдали посты. Ответ Иисуса был провокационным; он объявил себя женихом Израиля. «Могут ли поститься сыны чертога брачного (товарищи супруга. — Ред .), когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься, но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни» {396} . Так Иисус почти открыто заявляет о своей Божественной сущности.

Отказ Иисуса соблюдать пищевые запреты шокировал фарисеев не меньше. По его мнению, никакая пища не могла быть нечистой сама по себе. Человека, по словам Иисуса, оскверняет не то, что входит в уста, но то, что выходит из них {397} . Зло исходит из сущности человека. Все, что входит в уста, проходит через внутренности и покидает человека в отхожем месте. А вот выходящее из уст выходит из сердца: дурные мысли, преступления, измены, блуд, воровство, лжесвидетельства, богохульства… «Это оскверняет человека; а есть неумытыми руками — не оскверняет человека» {398} .

Еще один камень преткновения — учение Иисуса о нерасторжимости браков. Фарисеи, ориентируясь на Второзаконие {399} , позволяли мужу развестись со своей женой в определенных обстоятельствах. По учению Шаммая, развод допустим, если жена согрешит против чести и верности; последователям Гиллеля для развода достаточно было того, что жена перестала нравиться мужу — иными словами, любая причина годилась. Фарисеи были самым многочисленным религиозным течением. Вероятно, их учение, более мягкое в этом отношении, чем подход ессеев, которые противились повторному браку после развода, сильно влияло на поведение иудейского общества той эпохи. Тем не менее Иисус отвергал терпимость фарисеев. В подтверждение своей позиции он приводит Священное Писание: «Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» {400} . Но противники Иисуса не отступали. Разве Моисей не предписал в определенных случаях давать жене разводную? Значит, он допускал развод. Иисус отвечал: «Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так; но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует» {401} .

Нельзя точно утверждать, что исключение «не за прелюбодеяние», которое есть в Евангелии от Матфея, сделал сам Иисус. Возможно, оно добавлено иудеохристианами. Некоторые считают, что речь идет не о супружеской измене, а о запрещенных Законом близкородственных браках. Как бы то ни было, этой фразы нет в аналогичных рассказах Марка и Луки. Нет ее и в Послании к коринфянам апостола Павла, который утверждает, что передает наставления, полученные им по этому поводу от Господа [43].

Знаменитый рассказ о подати кесарю тоже имеет прямое отношение к спорам с фарисеями. Они пришли к Иисусу в сопровождении сторонников Ирода, ища новую возможность устроить для него ловушку. «Учитель! — шепнули фарисеи Иисусу. — Мы знаем, что ты справедлив и истинно учишь пути Божьему, что ты не заботишься об угождении кому-либо, поскольку не смотришь ни на какое лицо. Итак, скажи нам, как тебе кажется: позволительно ли давать подать кесарю или нет?» Западня расставлена великолепно: каждый год иудеи должны были выплачивать в качестве подати огромную сумму 3,6 миллиона динариев. Скажи Иисус, что платить не нужно, — и его немедленно обвинили бы в бунте, сочтя мятежником вроде Иуды Галилеянина. Дал бы противоположный совет — значит, он признает римское завоевание, следовательно, лоялен обожествленному императору, что считалось близким к идолопоклонству. Вопрос тем более волновал иудеев, что налог с земли (поземельный) и подушный налог надо было платить динариями — серебряными римскими монетами, на лицевой стороне которых был изображен профиль Тиберия, а на обратной — профиль его матери Ливии.

«Зачем вы искушаете меня, лицемеры?» — спросил в ответ Иисус и потребовал принести ему одну из монет, которыми платилась подать. Кто-то из фарисеев достал динарий. Притворившись, что внимательно рассматривает монету, Иисус спросил фарисеев: «Чье это изображение и надпись?» Кесаря, конечно! «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу», — заключил Иисус. Фарисеи в ответ промолчали.

На всем протяжении истории христианские комментаторы будут по-разному толковать эти слова, пытаясь провести границу между мирским и духовным и описать их взаимоотношения. Иисус о таком, конечно, и не думал. Он лишь хотел сказать, что Бог выше кесаря. Его слова исказят и будут упрекать его за них.

Фарисеи постоянно задавали Иисусу вопросы; впрочем, не всегда для того, чтобы поставить его в тупик, — иногда они просто хотели узнать его мнение по тому или иному поводу. Так, например, они задали ему вопрос о том, в каком порядке следует расположить по важности выделяемые ими 613 заповедей. Этот вопрос задал один из них, ученый, увлекавшийся толкованием законов. «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?» — спросил он. Иисус ответил ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» {402} . Один из книжников на это заметил: «Хорошо, Учитель! истину сказал Ты, что один есть Бог и нет иного, кроме Его; и любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью, и любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв». Иисус согласился с ним и добавил: «Недалеко ты от Царствия Божия» {403} .