Ха Чанг - Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Richard West (1998), Daniel Defoe — The Life and Strange, Surprising Adventures (Carroll & Graf Publishers, Inc., New York) и Paula Backscheider (1990), Daniel Defoe — His Life (Johns Hopkins University Press, Baltimore).

Однако он не первым предпринял такую попытку. Предыдущие английские короли, например Генрих III и Эдуард I, пытались нанимать фламандских ткачей. В дополнение к этому Эдуард III централизовал торговлю сырой шерстью и стал строго контролировать ее экспорт. Он запретил импорт шерстяных тканей, тем самым открывая пространство для английских производителей, которые не могли конкурировать с доминировавшими тогда в этой сфере фламандцами. Кроме того, он был отличным политическим пропагандистом и понимал силу символов. И он, и его приближенные носили только английские ткани, чтобы подать пример следования политике «покупайте английское» (аналог политики «свадеши» Махатмы Ганди). Он приказал, чтобы лорд-канцлер (председатель Палаты лордов) сидел не на чем-либо, а на мешке с шерстью (эта традиция дожила и до наших дней), чтобы подчеркнуть важность торговли шерстью для страны.

Генрих VII «учредил шерстяные мануфактуры в нескольких частях своей страны, а именно в Уэйкфилде, Лидсе и Галифаксе , в Западном Райдинге Йоркшира — в регионе, приспособленном для конкретной ситуации, адаптированном для работы, полном бесчисленных источников воды, угольных шахт и других вещей, необходимых для успеха такого дела...» ( A Plan , p. 95, курсив автора).

Генрих VII «тайно пригласил множество иностранцев, прекрасно разбирающихся в мануфактурах, приехать и проинструктировать жителей его собственной страны в их начинаниях» ( A Plan , p. 96).

G. Ramsay (1982), The English Woollen Industry, 1500–1750 (Macmillan, London and Basingstoke), p. 61.

Генрих VII понимал, что « фламандцы давно занимались этим делом, имели большой опыт и постоянно тянули свои руки туда и сюда, к новым сортам и видам товаров, о которых англичане в то время даже не могли знать, а если и знали, то не имели достаточных навыков для их производства; следовательно, он должен действовать постепенно». Король «понимал, что совершать попытку такого масштаба следует с предельным благо­разумием и осторожностью, а не наспех; слишком большая энергия могла бы и повредить» ( A Plan , p. 96, курсив автора).

Генрих VII «не сразу запретил экспорт шерсти во Фламандию и несколько лет не облагал экспорт б о льшими налогами, чем ранее» ( The Plan , p. 96). О запрете экспорта шерстяного сырья Дефо пишет, что Генрих VII «до такой степени... не мог исполнить свой замысел, что так и дошел до полного запрещения экспорта шерсти в свое правление» ( The Plan , p. 96). Таким образом, хотя Генрих VII действительно «некогда заявил о прекращении экспорта шерсти, он смотрел сквозь пальцы на нарушения своего закона, а впоследствии и отменил этот запрет окончательно» ( A Plan , p. 97).

A Plan , pp. 97–98.

Экспорт одежды (в основном шерстяной) составлял в 1700 году примерно 70% английского экспорта и превышал половину экспорта страны до 1770-х годов. См.: A. Musson (1978), The Growth of British Industry (B.T. Batsford Ltd., London), p. 85.

Впрочем, Уолпол по сути заслуживает этого титула, поскольку ни один глава правительства до него не обладал такой полнотой политической власти. Кроме того, Уолпол в 1735 году первым занял резиденцию на Даунинг-стрит, 10, которая впоследствии стала знаменитой офи­циальной резиденцией всех премьер-министров.

Уолпол также подвергался суровой критике, в основном за коррупцию, со стороны других важных литературных величин того времени: доктора Сэмюэла Джонсона (создателя «Словаря английского языка»), Генри Филдинга (автора «Тома Джонса») и Джона Гэя (автора «Оперы нищих»). Кажется, что в георгианские времена вас просто ни во что не ставили, пока вы не критиковали за что-нибудь Уолпола. Однако связь Уолпола с литературой этим не ограничивается. Его четвертый сын Хорас, занимавшийся порой и политикой, был романистом и считается основателем жанра готического романа. Кроме того, Хорас Уолпол, как полагают, придумал слово «серендипность» (способность к неожиданным открытиям, прозорливость. — Прим. пер. ) на основе персидской новеллы о загадочном острове Серендипе (вероятно, Шри-Ланка).

Цитируется по (List 1841), The National System of Political Economy , перевод с немецкого оригинала 1841 года Сэмпсона Ллойда, 1885 (Longmans, Green, and Company, London), p. 40.

См.: N. Brisco (1907), The Economic Policy of Robert Walpole (The Columbia University Press, New York), pp. 131–133, 148–155, 169–171; R. Davis (1966), ‘The Rise of Protection in England, 1689–1786’, Economic History Review , vol. 19, no. 2, pp. 313–314; J. McCusker (1996), ‘British Mercantilist Policies and the American Colonies’ in S. Engerman & R, Gallman (eds.), The Cambridge Economic History of the United States, vol. 1: The Colonial Era (Cambridge University Press, Cambridge), p. 358; C. Wilson (1984), England’s Apprenticeship, 1603–1763 , 2nd ed. (Longman, London and New York), p. 267.

Субсидии на экспорт, которые в то время назывались «баунти», распространились на новые предметы экспорта: изделия из шелка (1722) и порох (1731). В то время как существующие экспортные субсидии на парусину и рафинированный сахар были увеличены в 1731 и 1733 годах соответственно.

По словам Н. Бриско, «Уолпол понимал, что для успешных продаж на высококонкурентном рынке требовалось очень высокое качество товара. Производитель же, стремясь предложить более низкую цену, снижал качество своей продукции, что в конечном счете отражалось и на других товарах, произведенных в Англии. Был единственный способ обеспечить соответствие товаров высоким стандартам — регулировать производство при помощи правительственного надзора» (Brisco, 1907, p. 185).

Brisco (1907) указывает, что первый возврат таможенной пошлины был одобрен при Вильгельме III и Марии II для экспорта пива, эля, крепких пивных напитков, яблочного и грушевого сидра (p. 153).

Показатели для Германии, Швейцарии, Нидерландов и Бельгии (в 1815–1830 годах эти страны были объединены) взяты из P. Bairoch (1993), Economics and World History — Myths and Paradoxes (Wheatheaf, Brighton), p. 40, таблица 3.3. Байрох не привел цифр для Франции из-за сложностей расчетов, но, по оценке Джона Ная, общая (а не только промышленная) тарифная ставка здесь, судя по таможенным счетам, в 1821–1825 годах составляла 20,3%. Учитывая, что соответствующий показатель для Британии был 53,1%, что согласуется с байроховскими 45–55%, вполне обоснованно предположить, что средняя ставка промышленного тарифа для Франции равнялась примерно 20%. См.: J. Nye (1991), ‘The Myth of Free-Trade Britain and Fortress France: Tariffs and Trade in the Nineteenth Century’, Journal of Economic History , vol. 51, no. 1.

Brisco (1907) кратко резюмирует этот аспект политики Уолпола: «При помощи коммерческих и промышленных регулирующих норм делались попытки ограничить колонии производством сырья, которое должно было обрабатываться в Англии, чтобы предотвратить появление промышленности, конкурирующей с метрополией, и ограничить рынки колоний английскими торговцами и производителями» (p. 165).