Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

На земле моих дедов Лейбы и Моисея теперь другие люди. Самые старые из них знают, кто в их городе или деревне жил до войны, молодежь не знает.

Март 1995 г.

Е. Муравьев

Мстиславль в нашей деревне Конюхово называли просто Городом. «Ходил ли ты в Город?», «Ездил ли в Город на базар?» — так обычно спрашивали друг друга селяне. Этот древний городок-крепость на холмах, поднимающийся от реки Вихры, действительно славился базарами. Да и сейчас, бывает, многие тянутся сюда за десятки километров. Говорят, и мясо, и масло здесь можно купить дешевле, да и поросятами обзавестись… Мне на всю жизнь запомнился день 22 июня 1941 года. Родителя взяли меня, тринадцатилетнего мальчишку, с собой в Мстиславль. Приехали мы на телеге — всего-то 8 километров по хиславичскому большаку. Деревня наша принадлежала Хиславичскому району. Базарная площадь была полна людей, уставлена телегами. Продавали здесь буквально все: коров, свиней, овечек, кур, горшки, ведра, сапоги, всякую всячину… Пока отец распрягал лошадь, мама уже отправилась в стоявший рядом магазин покупать хустку (платок). А площадь шумела многоголосо. И вдруг умолкла. Из радиотарелки, висевшей на высоком столбе, раздались сигналы о «важном известии». Ошеломленный, но почему-то не испуганный народ (видимо, не сразу до всех дошел смысл вести о страшной беде) услышал речь Вячеслава Михайловича Молотова. Война!

Крестьяне сразу же стали запрягать лошадей и разъезжаться… Площадь пустела на глазах.

Вечером в деревне творилось что-то необычное, звуки слились в невообразимое месиво. Навзрыд играла гармошка, кто-то пытался петь, голосили бабы, пьяные мужики бодро шумели («Ужо мы немца разобьем», — это, видимо, был отголосок концовки молотовской речи: «Наше дело правое. Победа будет за нами»). Как волки, но куда страшнее, выли собаки…

…С Мстиславлем многое было связано и в нашей дальнейшей жизни. Помнится один из дней в начале ноября того же сорок первого. Так мне сейчас, более полувека спустя, кажется. Было холодно, легкий морозец прихватил лужицы, кружились в воздухе редкие снежинки. Мать, уходя в город, прихватила меня с собой как живую душу, чтобы не быть одной. Был предлог навестить мою двоюродную сестру Анну, которая с семьей жила в Мстиславле. За костелом, недалеко ото рва, у нее был домишко. Посидели, поговорили, попили чая и собрались уходить восвояси. Анна взяла два ведра и коромысло, намереваясь дойти до колодца, который был не так далеко. Как это обычно бывает в деревнях и небольших городах, колодцы служат местом встречи, «которое изменить нельзя». Тут узнаются все уличные новости, завязываются знакомства…

И вот мы подошли к колодцу. Там, действительно, группа женщин обсуждала свои проблемы. Речь была на удивительном языке — смеси русского, белорусского, польского, украинского… И даже еврейские словечки проскакивали.

Мстиславль такой городок, в котором жили люди самых разных национальностей. Жили в мире и дружбе, никого не обижая. Соседки звали мою двоюродную сестру Ганной. Они оживленно ее приветствовали и сразу же сообщили: «Сегодня расстреливают евреев». Говорили сочувственно.

Колодец, не очень широкий, идущий по краю оврага, был у дороги, пока Анна набирала воду, из-за поворота дороги появилась колонна. Мы все замерли. Впереди шли два немца с автоматами, за ними — несколько полицейских с белыми повязками на рукавах. За ними шли люди, которых вели на казнь. Никто не плакал, не кричал. Слышны были лишь повелительные голоса немцев: «Шнеллер, шнеллер!» («Быстрее, быстрее!»). Но люди в колонне не торопились — кто будет спешить на смерть?!

Запомнилась мне пара: юноша и девушка, то ли брат с сестрой, то ли жених с невестой. Они шагали обнявшись, не склоняя голов. Можно даже сказать, гордо. Группу старушек, которые, очевидно, не могли сами передвигаться, везли на телеге. Проезжая мимо женщин, стоявших у колодца, они громко сказали: «Прощайте, бабыньки. Везут уже нас…». «Прощайте», — отвечали русские, белорусские женщины. И тут у них прорвались слезы… Сколько лет жили соседями, встречались, дружили…

В колонне большинство было женщин и детей. Из мужчин — только седобородые старики. Как их казнили, мы не видели, поскольку эта печальная процессия последовала дальше. Слышали только, примерно через полчаса, беспорядочную стрельбу. Потом узнали: фашисты беспощадно расстреляли сотни евреев в тот день.

И. Цынман

Монастырщина расположена вдали от железной и главных шоссейных дорог. Большинство живших здесь евреев в войну остались в своих домах.

Руками местных полицаев фашисты замучили и убили всех евреев. Ямы для обреченных делали взрывами, так как дни были морозными. Расстрелянных сбрасывали в ямы. Туда же бросали и живых людей. Полицаи убивали евреев, партизан, коммунистов. Двое мужей, женатых на еврейках, сами привели к месту расстрела своих жен и детей, и при них их расстреливали, а малых детей бросали в ямы живыми. Фамилии убийц местные жители знают, но мне не сказали, так как здесь сейчас живут их вторые жены, дети, внуки.

Жена фронтовика Шестакова — еврейка, с двумя детьми осталась дома и пряталась. Ее выдали, но одному сыну, 1931 года рождения, удалось бежать. Сейчас он живет в Симферополе. У памятника в Монастырщине сын посадил дубки. Его отец вернулся с войны и недавно умер. Детей у него больше не было.

Местные жители утверждали, что зверствовали, в основном, местные подростки. После освобождения поселка они попали в армию, стали участниками и инвалидами Отечественной войны и очень боятся разоблачения — живут теперь тихо.

Из эвакуации вернулось несколько еврейских семей. Многие из них стали быстро умирать, кое-кто уехал. Сейчас в Монастырщине живет с десяток смешанных, полностью обрусевших семей.

А. Симкин

Сообщаю, что мне известно о событиях, произошедших с еврейским населением в поселке Монастырщина Смоленской области в период фашистской оккупации 1941–1943 годов.

Сначала о себе. Я, Симкин Абрам Борисович, родился 23 декабря 1923 года в небольшом поселке Монастырщина в крестьянской семье. Мои дедушка и отец имели небольшой надел земли, занимались сельским хозяйством и извозом, а когда образовался колхоз в 1929 г., стали колхозниками.

Поселок Монастырщина был населен, в основном, евреями и русскими — мещанами. Все они занимались различными ремеслами, торговлей, сельским хозяйством и переработкой сельхозпродукции. В 1929 году в поселке было создано два колхоза: один — небольшой, в него вошли русские жители; второй, «Ленинс Вег» — довольно большой, национальный, объединивший основную массу населения Монастырщины и деревню Дудино. В него вступили евреи и некоторые русские, занимавшиеся сельским хозяйством. Возглавил колхоз «Ленинс Вег» активный коммунист Хайкин.