Иосиф Цынман - Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Довольно прямые улицы поселка были застроены деревянными домами. В центре стояли два кирпичных строения, церковь и синагога, превращенные в 1930-е годы в клуб и спортивный зал.

В это же время была построена новая семилетняя еврейская школа, а в здании бывшего имения создана средняя русская школа.

У нас в семье кроме меня было еще четыре сестры, с нами жил также дедушка. Родители работали в колхозе, а мы, дети, учились в школе. В 1934 году отец мой умер от воспаления легких. Материальное положение семьи резко ухудшилось, что вынудило меня перейти учиться в вечернюю школу и работать в колхозе.

В 1941 году я окончил 10 классов вечерней школы, попытка поступить в военное училище не увенчалась успехом из-за полуплоскостопия ног. В июне 1941 года в начале Великой Отечественной войны вступил в истребительный батальон, а 11 июля 1941 года добровольно вступил в ряды Красной Армии. В составе стрелковых частей (пехоты) участвовал во многих боях, был трижды ранен и контужен. Довелось освобождать Смоленскую землю, в том числе и Монастырщинский район. Войну закончил в звании гвардии капитана, в должности начальника штаба стрелкового батальона. Награжден шестью боевыми орденами и многими медалями. После войны продолжал службу в армии, а в 1968 году уволен в запас по состоянию здоровья. До 1993 года работал в Смоленске, в настоящее время пенсионер.

Итак, я уже упомянул, что мне довелось воевать на Смоленской земле. Наша воинская часть проходила в восьми километрах от Монастырщины. Однако лишь после освобождения поселка Красный и вывода нашей части во второй эшелон я получил разрешение съездить в поселок, освобожденный тремя днями раньше. Оседлав лошадь, я тронулся в путь.

Почти всю дорогу я гнал лошадь галопом, мне не терпелось быстрее доехать, узнать о судьбе моих родных. Вот уже показались знакомые места, река Вихра, за нею большой пригорок и спуск к реке Железняк, а там уже и мост виден. За ним открылась страшная панорама. Северная сторона улиц лежала в пепелищах, отдельные остатки домов еще дымились. Я подъехал к своему дому. Вместо дома лежала груда искореженного железа от крыши и куча тлеющих углей. Сердце мое словно оборвалось. Сойдя с коня, я стоял как вкопанный. Меня увидела женщина, подошла ко мне, узнала, бросилась ко мне со слезами. Это была тетя Поля, мать моего друга Шурки Цыркунова. Они жили рядом с нами, их дом тоже сгорел. Вскоре вокруг меня собрались бывшие соседи: Баньковы, Ивановы, Мастаковы и другие. Все они меня обнимали и были удивлены, что я уже старший лейтенант, командир Красной Армии, ведь они совсем недавно провожали меня, мальчишку, в армию. Подошел и Коля Цыркунов, младший брат Шурки. Мы с ним отошли в сторонку, и он мне сказал, что из моих родных в живых никого не осталось. А вечером мне поведали о том, что произошло в поселке.

Немцы пришли в поселок 12 июля 1941 года. Боя за поселок не было. Некоторые местные «доброжелатели» встречали немцев с хлебом-солью. Они давно ждали смены власти и видели в оккупантах своих освободителей от Советской власти. Среди них были: начальник радиоузла Исаенков, учитель математики Космачевский и другие. Исаенкова сразу назначили начальником полиции. Он подобрал себе в полицию армейских дезертиров Николая Чехиркина, Шенделева, Виктора Сысоева и многих других им подобных, верно служивших немецким оккупантам.

С первых же дней оккупации начались массовые репрессии. Первыми были преданы и повешены председатель колхоза Хайкин, не успевший эвакуироваться, многие бывшие советские работники и коммунисты.

Затем начались грабежи. У еврейского населения отбирали скот, ценные вещи, продукты. Все это делалось при активном участии полицейских.

В октябре 1941 года еврейское население поселка было выдворено из своих домов и согнано в гетто (в дома, находящиеся вдоль реки Железняк, у бывшей бани).

Гетто было опутано колючей проволокой, а вход охранялся полицейскими. Из гетто всех трудоспособных гоняли на работы, еды не давали. Люди питались кто чем может. Зимой 1941–1942 гг. для топки печей использовали мебель и все, что могло гореть. В гетто находилось более 1200 человек, большинство из них дети, женщины и старики. В феврале 1942 года в гетто объявили, что все они подлежат перемещению в другой лагерь, поэтому им было приказано взять с собой только ценные вещи и продукты.

Узников строили в колонны, выводили к мосту через реку Железняк и гнали в сторону большого оврага. Там всех заставили раздеться догола, хотя лежал снег, стоял мороз. Кто сопротивлялся, того жестоко избивали, затем их ставили вдоль оврага и расстреливали.

Все обитатели гетто тремя колоннами были выведены к оврагу и уничтожены. Мне рассказали, что в одной из колонн шел мой дедушка. Он хромал, еще до войны у него была сломана нога. У моста дедушка споткнулся и упал, его тут же пристрелили, а тело сбросили с насыпи к реке. Среди людей в колоннах никто не видел мою маму и сестер. Через неделю после массовых расстрелов ночью к нашим соседям Баньковым постучались. Когда они открыли, то увидели мою сестренку Фаину. Она им рассказала, что мои мама и сестры вместе с тетей Пашей, ее дочерью и внучкой скрываются в одном из подвалов. Сестра просила каких-нибудь продуктов, ибо они уже неделю ничего не ели. Так, Рая Банькова, Леля Разумова ночами пробирались к моим родным и снабжали их продуктами.

Лишь спустя полтора месяца после массового расстрела Чехиркин-старший, обследуя пустующие в гетто дома, заглянул в подвал и увидел там моих родных. Мать просила его не выдавать их, ведь они работали в одном колхозе, никому зла не делали. Но Чехиркин сообщил своему сыну-полицаю. Тот доложил начальнику полиции Исаенкову. Вскоре моих родных из подвала вытащили и привели на рыночную площадь, где заставили снять верхнюю одежду. Мать упрашивала Исаенкова оставить в живых хотя бы младшую пятилетнюю дочь Бэллочку, но Исаенков первым выстрелом убил девочку, а затем всех остальных. Куда вывезли трупы убитых, никто не знал, Исаенков одежду убитых забрал себе домой.

На следующий день я отправился к жене Исаенкова, мне так хотелось найти его и собственноручно расправиться с этим негодяем. Дом Исаенковых находился на нашей же улице, недалеко от нашего дома. Их дом немцы не сожгли. В доме я застал его жену и дочь Исаенкова, ровесницу моей младшей сестренки. Девочка была одета в ее одежду. Я рассвирепел, чуть не выстрелил в ее мать, но сдержал себя. Она ползала у моих ног, рыдала, говорила, что Исаенков давно уже их бросил и живет с другой женщиной. Где он сейчас, она не знает. Просила не трогать их, так как они ни в чем не виноваты. Я повернулся и выскочил на улицу. У меня была одна цель — разыскать Исаенкова. Органами НКВД уже были задержаны несколько изменников. Среди них был и учитель Космачевский, но Исаенков не значился. Кто-то говорил, что он успел убежать с немцами.