А Слободской - Среди эмиграции [Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920]

Со стороны моря, от набережной, доносился какой-то отдаленный и пока неясный гул и шум. По мере приближения к набережной нам навстречу начали попадаться отдельные люди и группы, повозки, лошади и скот… Часть куда-то двигалась, остальные или сидели в грязи на земле, или стояли. Перекликались, звали, искали; просто кричали и матерно ругались. Захлебываясь, плакали дети…

Набережная. Вдали у пристаней и в море ряд приглашающих н переливающих огней. По мере приближения, шум и гул резко переходят в дальний и непонятный рев многотысячной толпы и животных. Днем проходя по набережной, я видел лишь отдельные и небольшие группы людей, пробирающихся к пристаням, теперь же картина резко изменилась… Сверкнул луч прожектора с английского броненосца и медленно пошел по пароходам, пристаням, набережной и далее в город к собору, вливаясь своими щупальцами в толпу и темноту. Пробираясь через эту массу людей, животных, повозок, через трупы тифозных, просто больных, не могущих идти дальше, мы к утру добрались до первой пристани. Пройти на самую пристань не представлялось возможным. Перед нами была плотная людская вооруженная стена и всякому желанию протискаться вперед подставлялась винтовка или револьвер. Измученные решили ждать рассвета на месте.

Наступивший рассвет осветил всю картину эвакуации во всех ее деталях. Все пространство от цементных заводов, пристани, набережная, улица, ведущая к вокзалу — все было покрыто морем людской толпы. Все части добровольческой армии, казаки, киргизы, калмыки, офицеры, женщины, дети, все, кто только отступал с армией, неожиданно, со всего огромного фронта собрались сюда, на небольшой клочок земли. На пароходах та же картина, что и на суше, лишь с той разницей, что там отсутствовали лошади, скот и обозы. Некоторые пароходы, уже перегруженные до отказа, отошли от пристани и стояли на рейде. В это время из города прибывали новые и новые части войск. С одной из них прибыл какой-то генерал. Все бросились к нему, чтобы он переговорил с Деникиным и англичанами и попросил забрать хотя бы военных. Ставка, оказывается, уже была в Новороссийске и жила пока в вагонах, но на территории цементных заводов, охраняемой английскими войсками и броневиками. С трудом, но генерала пропустили.

Вскоре, возвратившись оттуда, он заявил собравшимся, что ген. Романовский, от имени Деникина, заявил: „Все, что было возможно и было в силах — сделано. Большего и сверхчеловеческого сделать нельзя. Все пароходы были уже погружены, но возможно, что в течение дня придут еще“. После такого ответа, буквально всеми овладело бешенство. Я помню, что у меня даже похолодело как-то внутри от охватившего меня ужаса и при мысли, что придется остаться. Крики: „мерзавцы, подлецы, предатели, убийцы“. Отборная площадная ругань. Кто-то крикнул, что надо всем идти к Деникину и Романовскому, вытащить их из вагонов и заставить оставаться вместе со всеми до конца. „Довольно“, мол, проливали чужую кровь, теперь пусть попробуют и проливать свою…

И вся толпа, вооруженная и озлобленная, двинулась к цементному заводу. Неожиданно выскочил английский броневик и над нами погремел оружейный выстрел. В одно мгновенье передние ряды толпы повернули и начали уходить назад, а сзади все еще напирали. Люди падали, послышались выстрелы из толпы, но наконец вся масса повернула и бросилась в разные стороны. Добежав до пароходного агентства „Ропит“, я каким-то чудом втискался туда и стал ждать.

Броневик немедленно пополз до поворота на набережную и затем повернул обратно.

Воспользовавшись тем, что пространство между конторой и пристанью было свободно, я и еще несколько человек выскочили из дома агентства и бросились бежать. В одну секунду мы были на пристани. В это время толпа на пристани немного поредела, так как часть людей была уже на пароходах, но все же протискаться вперед не было никакой возможности. Случайно мой взгляд упал на канат, держащий пароход у пристани. Решил по канату пробраться на пароход. Другого выхода не было. Ежеминутно рискуя оборваться и упасть в море, я пополз по канату. Несколько раз я останавливался от головокружения, судорожно уцепившись всем телом за канат. Наконец, я был на пароходе. Минут 15–20 от всего пережитого я абсолютно ничего не соображал. Наконец, очнулся. Пароход был битком набит людьми, но по трапу все шли: и шли новые люди. Некоторые обрывались и, толкаемые сзади напиравшими людьми, падали в воду и тонули на глазах равнодушно-спокойной к участи других толпы. Нередко задний расчищал себе дорогу просто револьверным выстрелом. Моему примеру последовали многие и скоро канат представлял из себя гирлянду человеческих тел. В это время пароход уже был переполнен людьми. При помощи прикладов английские солдаты освободили трап от людей. Пароход резко дернулся вперед, и неожиданно натянувшийся канат сбросил человек 18, бывших на нем, в море. Отчаянные крики погибавших на время заглушили собою весь шум толпы на пристани. Я отвернулся, чтобы не видеть, но картина тонущих людей стояла передо мной и я долго потом галлюцинировал.

Наш пароход уже далеко отошел от пристани. Затем подошедшие английские матросы перерубили канат, пароход рванулся и медленно пошел на внешний рейд. Оставшиеся на берегу плакали и проклинали. Сначала никто из русских на пароходе не знал, куда нас повезут, и только уже в открытом море, когда скрылся окончательно берег, мы поняли, что нас везут в Константинополь. По дороге мы встретили два парохода, шедшие полным ходом к Новороссийску. В общем пережил… На всю жизнь останется в памяти. Теперь бы только скорей уехать в Сербию к жене. Довольно повоевали…» — закончил он свой рассказ. Все молчали, один за другим поднялись и разошлись по своим местам. Все пережили одно и то же и говорить было не о чем.

В день официального сообщения о падении Новороссийска ген. Врангель неожиданно выехал в Крым на французском миноносце. О его отъезде узнали лишь через несколько дней из официального сообщения в «Осваге» в газете «Вечерняя Газета». В первый день назначенного отъезда он не уехал. По дороге с ним случился продолжительный обморок и он вернулся обратно. Уехал на следующий день. В этом видели дурное предзнаменование и близкие уговаривали его вообще не ехать. Его отъезд был вызван многими причинами последних событий. Из них: падение Новороссийска и недовольство монархических и тяготеющих к ним кругов политикой генерала Деникина. В связи с этим, произошел отказ ген. Деникина от власти и передача таковой совету старших начальников армии в Крыму. С падением Новороссийска разбилась вся политика англичан. Они резко изменили курс. Предполагалось перемирие и затем мир. Условия: Крым со всеми находившимися в нем войсками добровольцев и населением становится самостоятельным государством, совершенно независимым от Советской России; протекторат, помощь и охрана границ — Англии.