Татьяна Блаватская - Ахейская Греция во втором тысячелетии до н.э.

[2] Он появился в 80-х годах прошлого столетия, когда Фуртвенглер и Лешке классифицировали гончарные изделия из некрополя Микен и сопоставили с ними аналогичную посуду, найденную в ряде мест островной и материковой Греции. Тогда Микены казались единственным культурным центром всей страны, и наименование это было наиболее удачным. Но сами авторы термина, говоря о «микенском» искусстве, сочли необходимым поставить кавычки (Furtwaengler — Loeschcke, Myk. Vasen, S. XV). мы присоединяемся к мнению Дж. Пендлбери, который в 1939 г. писал, что термин «позднеэлладский» уместнее термина «микенский», так как он не «навязывает» название культуры одного города целой стране. Кроме того, обозначая памятники как «позднеэлладские», археолог и историк имеют в виду лишь то, что они были созданы в Элладе в течение позднего периода бронзового века. [3] Дж. Пендлбери, Археология Крита , Μ., 1950, стр. 24. С другой стороны, необходимо найти специальный термин для обозначения истории, культуры и языка материковой Греции на протяжении всего II тысячелетия. Полезно напомнить, как удачно Эванс ввел наименование «минойский» для культуры Крита эпохи бронзы, основываясь на том, что для самих греков воспоминания об этом времени связаны с именем Миноса. [4] Evans, Palace of Minos, vol. I, p. l. Обращение к терминологии самих греков представляется наиболее удачным. В литературной традиции последних столетий II тысячелетия до н. э., сохраненной в эпосе о троянском походе, жители страны чаще всего упоминаются под именем ахеян. [5] Правда, Фукидид сначала приводит наименования данаев и аргивян и лишь затем ахеян (Thuc., I, 3, 3), но последний термин предпочтительнее потому, что он имеет более общий характер. Кроме того, так как он существовал у греков и в I тысячелетии до н. э., то в нем содержится идея преемственности этнического состава страны. Поэтому термин «ахейский» наиболее подходит для общего наименования истории и культуры Греции в XX—XII вв. до н. э. [6] Лингвисты охотно обратились к термину «ахейский»: Вентрис и Чадвик назвали «микенский греческий» язык древнеахейским (Ventris and Chadwick, Evidence, р. 103), Георгиев именует диалект, на котором говорило население Пелопоннеса в XVI—XII вв., «ахайвианским» или протоахейским (Vl. Georgiev, Mycenaean among the other Greek dialects, — «Мус. Stud. Wingspread, 1961», p. 135). Термин «ахейский» в советской исторической литературе уже получил признание, например, в трудах К. М. Колобовой.

До сих пор археологические памятники остаются самой разнообразной и полной категорией источников по истории ахейской Греции. Поскольку в последующем изложении будет идти речь преимущественно о вещественных памятниках, постольку было бы нецелесообразным останавливаться здесь на них подробно, тем более что количество раскопанных городов и поселений изучаемого времени с каждым годом все возрастает. [7] В 1950 г. Ф. Матц обозначил на своей карте основных эгейских находок, включавшей помимо материковой Греция, острова Эгейском моря и западную часть Малой Азии, лишь 96 пунктов (F. Matz, Ägäis, — «Handbuch der Archäologie», München, Bd IV, 1950, Abb. 70). А в 1960 г. в одной лишь Ахайе, второстепенной области, было зарегистрировано около 20 пунктов позднеэлладского (ПЭ) времени (Е. Townsend — Vermeule, The Mycenaeans in Achaia, — AJA, vol. 64, 1960, pp. 2-21). Столь быстрый рост числа известных ахейских поселений заставляет нас отказаться от исчерпывающего перечня этих мест, аналогичного составленному Г. Каро (Karo, Муkenische Kultur, — Ρ — W — К, RE, Supplementband VI, [1035], Sp. 584-615). Мы сочли необходимым на прилагаемой карте-схеме (см. стр. 168) указать лишь те пункты, которые играли сколько-нибудь существенную роль в истории изучаемого времени.

Письменные источники составляют три группы: известия древних авторов, гомеровский эпос и памятники ахейской письменности XV—XIII вв. до н.э. Некоторое значение имеют также малочисленные сведения негреческих источников: египетских, хеттских и угаритских надписей.

В трудах греческих и латинских авторов древнейший период историй страны отражен слабо. Пожалуй, один лишь Фукидид (ок. 460—400 гг. до н. э.) понимал значение эпохи, предшествующей дорийскому переселению, поскольку в общем очерке истории Эллады до Пелопонесской войны, который охватывает первые 20 глав его труда, девять посвящены исторической характеристике изучаемого нами периода. Обычная для Фукидида тщательность, с какой он подбирал свои источники, проявлена и при описании додорийского времени. Отдельные ссылки Фукидида на устную традицию ων αχοη ισμεν или λέγουσι δε και οι τα σαφέστατα Πελοποννησίω μνήμη παρα των πρότερον δεδεγμένοι, которую он весьма резко отграничивает от сведений Гомера и других поэтов: οσον οι τε ποιηται ειρήκασι και ο λόγος κατέχει или και του νυν περι αυτων δια τούς ποιητας λόγου κατασχηκότος, [8] Thuc., I, 4; 9, 2; 10, 1; 10, 3; 11, 3. Сведения эпоса он сопровождает иногда оговоркой, например сообщая мнение Гомера о масштабах троянского похода. указывают, что Фукидид пользовался богатой местной традицией, сохранившейся в некоторых областях Эллады до времен Павсания. Этой традиции Фукидид придавал большое значение. Видимо, объем и характер сохраненных народной памятью сведений о додорийском времени были таковы, что Фукидид сумел увидеть в далеком прошлом контуры главных событий и связать воедино историю Эллады II и I тысячелетий до н. э. Прославленный рационализм Фукидида помог ему освободить сведения легенд от мифологической формы и создать пусть несколько отрывочный и схематичный, но все же очень ценный очерк истории ахейской Греции.

Вторым по значению следует назвать Павсания (середина II в. н. э.). Благодаря ему известны генеалогические схемы царских домов додорийского времени из разных областей Эллады, причем в отличие от «Библиотеки», приписываемой Аполлодору (теперь считают, что она появилась в I—II вв. н. э.), в «Описании Эллады» Павсания местные хроники изложены с большей осторожностью. Легенды о древнейшем периоде, видимо, переданы Павсанием в той редакции, в какой он услышал их от местных хранителей преданий. Обширный мифологический материал, собранный Павсанием, значительно уступает по объему своду мифов, сохраненному в сочинении «Библиотека».

Изучение греческой мифологии может дать ценнейшие сведения, поскольку мифы сохраняют далекие исторические воспоминания, о чем писал К. Маркс: «...минувшая действительность находит свое отражение в фантастических образах мифологии». [9] К. Маркс, Конспект книги Л. Моргана «Древнее общество», — «Архив Маркса и Энгельса», т. IX, стр. 139. Блестящий анализ мифологической традиции, проведенный Нильссоном для выявления микенских корней греческих мифов, [10] Nilsson, Myc. Or. показал, что сохраненные Павсанием и Аполлодором религиозные легенды имеют немалое значение для восстановления культурной и религиозной истории ахеян.

Читать дальше