Джон Уоллес-Хедрилл - Варварский Запад. Раннее Средневековье

Идеал христианской империи нашел наилучшее выражение в документе, известном как Ordinatio Imperil (Устройство Империи) от 817 года. Фактически это был план Людовика на будущее. Он не собирался оставлять каждому из своих сыновей равной доли своих владений. Лотарь, старший, должен был получить императорский титул [23] Фактически он получил его заранее, в качестве соправителя. и наибольшую часть территории. Пипину причиталось королевство Аквитания, Тулузская марка и некоторые части Бургундии. Людовику (названному впоследствии «Немецким») отходила Бавария и восточные марки, а Бернард, племянник императора, оставался правителем Италии. Однако все трое обязаны были признать свое подчинение императору Лотарю, ежегодно преподносить ему подарки и не вести войн без его одобрения. Более того, их королевства должны были отойти к нему в случае, если бы они не оставили наследника. Назвать их его наместниками было бы слишком смело, поскольку на самом деле они должны были оставаться независимыми от него, но, разумеется, предполагалось, что они признают его своим христианским сюзереном. Но этот план, автором которого, вероятно, является Бенедикт Анианский и братья Вала и Адалард, ни к чему не привел. Во-первых, Бернард Итальянский счел его унизительным, восстал и был разом лишен королевства и зрения. Его семья была изгнана в северную Францию, где она веками таила злобу на наследников Людовика Благочестивого. Италия досталась Лотарю, и тем самым снова установилась тесная связь между императором и папой. Во-вторых, умерла императрица, и Людовик почти тотчас же женился во второй раз. Его новой женой стала Юдифь, дочь баварского магната, женщина, отличавшаяся красотой и решительностью. Плодом этого брака стал Карл, Известный последующим поколением как «Лысый». Усилия Юдифи обеспечить лучшую часть наследства своему сыну, а его сводных братьев — помешать этому, вылились в возобновление семейной вражды в лучших франкских традициях. В который раз Запад расколола гражданская война. Приверженцы Imperium Christianum, теперь лежавшей в руинах, естественно, взирали на Юдифь как на воплощение зла и особое проявление антихриста; и если, с одной стороны, нам следует всмотреться и сквозь их яростную полемику разглядеть естественные мотивы баварской принцессы, то, с другой стороны, мы должны допустить, что разрушен был, действительно, великий идеал. Между конфликтующими сторонами стоял император Людовик, на какое-то время подпавший под влияние преобразователей, а потом — своей жены и ее соратников. Его престиж, а значит, авторитет его сана, понес непоправимый ущерб, поскольку люди привыкли к мысли о возможности измены и ощутили, что спасение состоит в том, чтобы рассчитывать на самих себя. Это сыграло свою роль в постепенном появлении ряда графских домов, власть которых, каково бы ни было ее происхождение, поддерживалась силой меча, и чья преданность своему господину и королю была до крайности непостоянной.

Однако необходимо подчеркнуть, что такое положение дел не было новым. Отсутствию преданности и расчету на себя в девятом веке придает особую окраску то, что мы видим их на фоне уже не франкского королевства, а христианской империи в проекте. Европейские магнаты не обернулись внезапно подлецами, не было у них и цели уничтожить королевство, как столь часто повторяют историки. Они просто стремились жить без вмешательства в их владения и видеть в короле толкователя законов и естественного лидера государства в военное время. Что они действительно уничтожили, без сомнения ненамеренно, так это мечту монастырских реформаторов.

Немногие из этих графских родов изучены во всех подробностях, мы же можем мимоходом взглянуть по крайней мере на один, великую династию св. Гильома, поскольку ее история в утрированной форме демонстрирует трудности и опасности, поджидавшие земельную аристократию в раннем Средневековье.

Св. Гильом, друг, сосед и родственник Карла Великого, был пожалован в герцога, графа Тулузы и правителя огромной марки, перекинувшейся через Пиренеи на юг, на территорию будущей Каталонии. Пипин не намеревался вмешиваться в его дела в его собственном княжестве и не делал этого. Его братом был Тьерр, граф Отена, а зятем грозный Вала. Его сын, Бернард Септиманский, унаследовал немалую часть его власти, использовал ее для оказания поддержки императрице Юдифи и в результате потерял все, так как был казнен в 844 году под стенами Тулузы. У Бернарда Септиманского осталось двое сыновей. Старший Гильом, граф Бордосский, заявил права на принадлежавшее его отцу графство Барселона и также сложил голову, в то время как младший, Бернард Плантевелю, решил ценой убийства вернуть семье Отен на севере.

Он также унаследовал обширные владения в Лангедоке, Тулузен, Лимузен, Берри и даже графство Овернь, принадлежавшее его тестю. Короче говоря, он пробудил воспоминания о древнем герцогстве, усмиренном Пипином, и предвосхитил средневековых герцогов Аквитании. Итак, при жизни трех поколений одна семья, часто встречаясь с королевским противодействием, установила власть над большей частью юга Франции. Она достигла этого безжалостным предъявлением семейных притязаний и расчетливыми браками, полностью внутри сложившейся веками системы кровной мести и вражды. В этой истории не было бы ничего нового, если не считать того, что представители этой семья происходили не из Аквитании, а из северо-франкских земель. Она была пересажена на юг, чтобы выполнить особую миссию, там она пустила корни, отождествляясь с югом, в то же время не теряя ни одного из своих интересов на севере; перерезая глотки, но одаривая церкви [24] Гильом Благочестивый, сын и наследник Бернарда Плантевелю, стал основателем Клюнийского монастыря. , игнорируя, а иногда бросая вызов Каролингам, но никогда не занимая их место и не отрицая их королевской власти.

Людовик Благочестивый не больше других членов своей семьи преуспел в поисках выхода из дилеммы: возможность заботиться о своих доменах или вознаграждение своих сторонников входящими в них землями — и это притом, что надежда вернуть пожалованное на определенных условиях или временно была очень невелика. Еще будучи королем Аквитании, он навлек на себя отцовский гнев чрезмерным великодушием в отчуждении фиска, а в качестве императора он, не колеблясь, отдал в вечное и безусловное пожалование еще большую его часть. Теган, один из его биографов, пишет: «Он был так великодушен... что жаловал своим верным сторонникам королевские домены, которыми владел он сам, его отец и дед, и притом в вечный дар (in possessionem sempi-ternam)». В отличие от Карла Великого, он отказался от того, чтобы раздавать своим вассалам церковные земли; и не умея, а может быть, и не желая увеличить имевшиеся в его распоряжении земли за счет завоеваний, он неизбежно должен был вернуться к меровингской практике отчуждения фиска. Нам несложно распознать последствия такой политики. Труднее предположить, что он еще мог сделать.