Джоэль Кармайкл - Троцкий

Эта мертворожденная затея — получившая название Августовского блока — привлекла к себе нескольких меньшевиков, пару-другую твердокаменных упрямцев типа отзовистов и нескольких большевиков, выступивших против ленинского запрета участвовать в конференции. Присутствовали также представители Бунда и несколько сторонников Троцкого. Выступая от имени этой разношерстной компании Троцкий осудил Ленина по всем статьям как дезорганизатора.

Мертворожденный Августовский блок, чуть ли не последний вклад Троцкого в эмигрантские распри, был всего лишь краткой интерлюдией в его деятельной жизни журналиста и писателя. Вскоре после этого он предпринял большую журналистскую поездку по Балканам.

Он уже был там однажды, в июле 1910 года, на Панславянском конгрессе. С тех пор он довольно часто совершал короткие поездки в Белград и Софию и стал по существу чем-то вроде «специалиста по балканским делам».

Его репортажи о первой Балканской войне (южные славяне против турок) были выдержаны в лучшем стиле европейской и дореволюционной русской журналистики. Его статьи напоминали маленькие, сжатые эссе, в которых необычайная насыщенность фактическим материалом сочеталась с репортерским блеском, зарисовками людей и размышлениями, преподнесенными с обычной для Троцкого яркостью и отточенностью. Как журналист, Троцкий был необыкновенно дотошен — он интервьюировал официальных лиц, собирал данные по передвижению войск, маневрам и учениям, военной тактике и в то же время не забывал описывать ужасы самой войны.

Последним штрихом в этой его журналистской эпопее было разоблачение болгарских зверств по отношению к мирным туркам, и это в то время, когда русская либеральная печать предпочитала смягчать и затушевывать их. Разоблачения Троцкого навлекли на него неудовольствие болгар и не оказали, разумеется, никакого влияния на турок, — те ведь не читали по-русски.

Его репортажи разожгли продолжительную, яростную дискуссию в русской либеральной прессе, внезапно оборвавшуюся лишь потому, что болгары и сербы, разгромив турок, тотчас набросились друг на друга. Русские, поддерживавшие сербов, естественно начали немедленно разоблачать болгар. Во всей этой истории Троцкий проявил себя как решительный, честный и бесстрашный репортер.

Вернувшись ненадолго в Вену — где он обнаружил, что меньшевики весьма довольны окончательным расколом, а примиренчество вышло из моды, даже как тема для словопрений, — Троцкий снова отправился на Балканы, где теперь Сербия в союзе с Грецией грабили Болгарию (вторая Балканская война). Он написал еще несколько статей, в том числе очень интересный репортаж о Румынии. На сей раз он, естественно, выступал в защиту болгар.

Если рассматривать деятельность Троцкого в это десятилетие перед 1917 годом в перспективе его личной жизни, то придется признать, что журналистика явно составляла в ней основную часть. Его собственное толкование тогдашних событий, предложенное в 1929 году, после высылки, конечно же, является чистейшей апологетикой: «В годы реакции я весьма много занимался осмыслением опыта революции 1905 года и подготовкой базы для следующей революции».

Правда состоит в том, что в это десятилетие им не было сделано ни малейшего вклада в теорию или практику революции.

Фактически ничего подобного не было сделано со времени Учредительного съезда 1903 года. И сам Троцкий ничего не добавил к своей теории перманентной революции, разработанной еще в 1905 году. После краха прежнего порядка в 1917 году, когда открылась дорога всевозможным новациям, решающим фактором оказалась вовсе не новизна теории, а эффективность и сила организации. Вот почему отвращение, которое Троцкий питал к организационным делам, сыграло роковую роль в его дальнейшей судьбе.

Именно в этот период всеобщего застоя Ленин создал свой генштаб, возглавлявшийся людьми, которым предстояло прославиться вместе с партией — Зиновьевым, Каменевым и Сталиным. Этот последний, тогда еще совершенно не известный вне партии, внутри нее приобрел репутацию выдающегося «практика». Этим «практикам», на которых партийные «орлы» мыслители, ораторы и писатели — смотрели сверху вниз, предстояло вскоре сыграть решающую роль.

Всё это время Троцкий был писателем и оратором, то есть обыкновенным зрителем. Большевикам, с высоты их победы в 1917 году, его политическая деятельность не могла казаться чем-то большим, чем любительством. В разительном контрасте с тем организационным динамизмом, который он проявил некогда в Николаеве, Троцкий после первой ссылки инстинктивно тяготел всё больше к публичной стороне жизни — публичным выступлениям и сочинительству на абстрактные темы — вместо того, чтобы погрузиться в тягомотину повседневных мелочей и наладить тесные контакты с соратниками.

Недолгий расцвет его независимой практической деятельности кончился в тот момент, когда он из юношеского, похожего на родственный, круга вступил во «взрослый» мир больших групп, естественным костяком которого является иерархия. Едва лишь его неспособность к подчинению и дисциплине, столь характерная для многих одаренных выходцев из среднего сословия, пришла в столкновение с интересами других людей и приобрела форму социального качества, он счел более естественным для себя воспарить над «жалкой» практической деятельностью в область абстрактных идей.

Но именно эта смена курса роковым образом привела его накануне 1917 года к полной организационной летаргии — противоположность муравьино-кропотливой повседневной работе его будущих коллег, соперников и врагов.

Когда 2 августа 1914 года вспыхнула первая мировая война, Троцкий, Наталья и оба их сына тотчас выехали в Цюрих, это естественное прибежище всяких эмигрантов.

Среди всех прочих жертв этой мировой войны одной из первых была иллюзия европейского социалистического единства и надежда, что социализм станет спасителем европейской цивилизации. Все национальные секции Второго Интернационала (за немногими несущественными исключениями) сразу же поддались воинственному угару, быстро охватившему Европу.

Для русских социал-демократов это был тяжелый удар. Эмигранты были поражены шовинистическими настроениями других европейских социалистов.

Троцкий, разоблачая «социал-предательство», направлял свою критику прежде всего против партии, ему наиболее близкой — немецкой социал-демократической, которая для русских революционеров до той поры была символом Партии с большой буквы. Свое негодование он выразил в написанной в Цюрихе статье «Война и Интернационал». Она была опубликована по-немецки в ноябре 1914 года. За эту статью он был заочно приговорен к нескольким месяцам тюремного заключения.