Джоэль Кармайкл - Троцкий

В истории этой конференции есть что-то темное. Официально она была созвана Эмилем Вандервельде, бельгийским социалистом и президентом Второго Интернационала. Но некоторые факты указывают на то, что инициаторами и главными закулисными организаторами встречи были два польских еврея-социалиста, Радек и Ганецкий, близкие друзья Ленина, а также швейцарский социалист Роберт Гримм, позднее арестованный и высланный из России в 1917 году как германский агент. Похоже также, что действовали они с молчаливого одобрения германского правительства.

В любом случае, конференция совершенно не представляла собой социалистического движения Европы. Ее значение было позднее раздуто большевистской мифологией. Единственной солидной социалистической партией, представленной в Циммервальде, была итальянская. Остальные участники представляли только самих себя или осколки эмигрантских социалистических групп. Швейцарская социалистическая партия не была даже извещена о созыве конференции. Еще более забавно, что руководители пацифистской оппозиции в немецкой социалистической партии — Карл Каутский, Эдуард Бернштейн и Гуго Гаазе — вообще не были приглашены в Циммервальд; они узнали о конференции, только когда она закончилась.

Ленин и Зиновьев «представляли» большевиков; Мартов и Аксельрод — меньшевиков. Польша была «представлена» Радеком и Ганецким. Троцкий представлял «Наше слово». Вопреки ленинским протестам ему был предоставлен не совещательный, а полновесный решающий голос. В целом, в Циммервальде собралось 38 социалистов из 11 стран как воюющих, так и нейтральных.

Хотя Ленин представлял на конференции большевиков, он впервые играл здесь роль руководителя международного, а не только русского движения. Ленин в это время стоял на позициях «революционного пораженчества». Он утверждал, что империалистическую войну нужно превратить в войну гражданскую и что необходимо провозгласить новый, третий, интернационал. Однако большинство участников конференции составляли обыкновенные пацифисты.

Троцкий всё еще не отказался от надежды каким-нибудь образом пробиться на самостоятельные роли. Мы находим поразительное высказывание на этот счет у самого Ленина. Когда во время конференции Анжелика Балабанова (русская марксистка, поселившаяся в Италии и игравшая некоторую роль в итальянских делах) услышала, как Троцкий высказывает по определенным вопросам более «ленинские» взгляды, чем сам Ленин, она напрямик спросила Ленина, что, собственно, разделяет его с Троцким: «Что заставляет его держаться в стороне от вашей группы?» — «Вы не догадываетесь?» — резко спросил удивленный и раздраженный моей наивностью Ленин. — «Амбиция, амбиция и еще раз амбиция!»

Все это время Троцкий продолжал жить на гонорары от либеральной «Киевской мысли». Поскольку газета стояла на патриотической платформе, Троцкому приходилось довольно искусно лавировать, то есть скрывать или искажать свои взгляды, чтобы не испортить отношений с издателями. Он мог рассчитывать на опубликование лишь тех своих статей, где критиковались противники России. Это, понятно, понуждало его ограничиваться более или менее объективными репортажами, включая также анализы военных действий. По существу он стал не только репортером, но и военным корреспондентом. Он разъезжал по Франции, расцвечивая свои репортажи местным колоритом, атмосферой, впечатлениями и т. п. Он посещал госпитали и беседовал с солдатами, подслушивая их разговоры в кафе и на улицах. В то же время он читал много серьезной военной литературы. Вообще военные корреспонденции у него получались исключительно удачные.

Хотя Троцкий и старался быть «объективным», он всё же впал в немилость: французскому правительству не понравились его нападки на союзников. Подстрекаемые вдобавок царским правительством, французы в конце концов потеряли терпение. 15 сентября 1916 года они закрыли «Наш мир»; на следующий день Троцкому и его семье было предложено покинуть Францию.

Троцкий боялся, что его вышлют в Россию, поэтому он приложил все старания, чтобы вернуться в Швейцарию или, в крайнем случае, перебраться в Италию или через Англию — в Скандинавию. Переговоры продолжались целых шесть недель, пока 30 октября парочка полицейских не препроводила его силой через испанскую границу.

Оставалась еще надежда перебраться в Италию, но для этого нужно было задержаться в Испании. Между тем французы информировали испанскую полицию о том, что Троцкий — «опасный анархист». Две недели спустя его арестовали и бросили в тюрьму.

Все эти обстоятельства безумно нервировали Троцкого; ему приходилось сидеть сложа руки, в то время как его друзья в Италии и Швейцарии добивались для него визы. Выпущенный из тюрьмы, он провел шесть недель в Кадиксе, роясь, как книжный червь, в тамошней старинной библиотеке; предполагалось, что он покинет страну с первым же судном; но, когда это оказалось судном, идущим на Кубу, Троцкий воспротивился отправке так энергично, что ему разрешили ждать корабля, направляющегося в Соединенные Штаты.

В конце декабря он был отправлен в Барселону, в сопровождении полицейских; туда же наконец-то прибыли Наталья и сыновья; еще через несколько дней, на Рождество 1916 года, они погрузились на корабль, идущий в Нью-Йорк. Путешествие продолжалось две с половиной недели.

В Нью-Йорке их встречал друг и будущий соратник Николай Бухарин. Как вспоминает Наталья, «Бухарин встретил нас с распростертыми объятиями. В свои 29 лет он был воплощенная жизнерадостность: открытое смеющееся лицо, привлекательный характер, яркий ораторский дар в сочетании с незаурядным чувством юмора».

Не успели Троцкие сойти на берег, как в девять вечера Бухарин явился к ним снова — всего лишь затем, чтобы показать местную библиотеку. Уже на следующий день Троцкий начал работу в местном русском издании «Новый мир».

Нью-йоркская колония русских эмигрантов и социалистов устроила Троцкому восторженный прием. Как-никак он был теперь одним из самых выдающихся деятелей русского социалистического движения и вдобавок — автором Циммервальдского манифеста. Для здешней пацифистски настроенной русской колонии, большинство в которой составляли к тому же евреи, он был идеальным героем. Его прибытие в Нью-Йорк было отмечено везде, даже в буржуазной печати.

Семья поселилась в маленькой квартирке в Бронксе, за 18 долларов в месяц. Троцкий, как обычно, зарабатывал на жизнь статьями и лекциями. Много позже рассказывали, будто во время своего недолгого пребывания в Нью-Йорке ему довелось мыть посуду, кроить одежду, аккомпанировать в кинотеатрах и тому подобное. Все это, разумеется, было чистейшим вымыслом, основанным на представлении о Троцком, как о типичном еврее (не случайно в этом перечне упоминается закройщик — типично еврейская специальность). Троцкий решительно опровергал все эти слухи, и ни в одном заслуживающем доверия источнике они даже не упоминаются.