Джоэль Кармайкл - Троцкий

Будучи членом местного отделения социал-демократической партии, он посещал ее собрания, писал статьи для местной социалистической печати и подолгу болтал с друзьями и знакомыми в венских кафе.

Было вполне естественно, что русские марксисты подпали под очарование величественной немецкой социал-демократии — такой организованной, такой солидной, такой образованной. Как говорил Троцкий, «немецкая социал-демократия была для нас, русских, матерью, учителем и живым примером. Издали мы идеализировали ее».

И всё же — если верить тому, что пишет Троцкий об этом периоде своей жизни, — он неизменно ощущал глубокую отчужденность всякий раз, когда вступал в контакт с этими людьми, воплощавшими «великие традиции марксизма». Почти все они казались ему отталкивающе неприятными. Каково бы ни было их превосходство в теории, в жизни они казались ему рутинными обывателями и мелкими буржуа. В сущности, все они были «чужими» для Троцкого. Когда они не говорили о марксизме, в них обнаруживался «либо неприкрытый шовинизм, либо хвастливость мелких собственников, либо священный страх перед полицией, либо пошлое отношение к женщинам. Я часто восклицал в изумлении: «И это революционеры?!»

Не следует думать, будто эта неприязнь Троцкого была только рассудочной. Она брала начало в глубочайших особенностях личности Троцкого. Он всегда был убежден, что только великая сверхчеловеческая цель, ради которой человек готов пожертвовать своей жизнью, придает этой жизни смысл. Он всегда испытывал духовный дискомфорт при столкновении с бытовой, «низкой» стороной жизни, проявлявшейся в элементарных фактах. Точно так же он всегда испытывал глубочайшее презрение ко всему негероическому.

Рассказывая о своем разочаровании в австро-марксизме, он приоткрывает нечто весьма существенное в себе самом, когда говорит о своих кумирах — Марксе и Энгельсе:

«Переписка Маркса и Энгельса была самой поучительной и самой близкой мне книгой — самой серьезной и самой надежной проверкой не столько моих взглядов, сколько моего отношения к миру вообще. Эта переписка была для меня не теоретическим, а психологическим откровением. Каждая страница убеждала меня в существовании органической связи между мной и этими двумя людьми. Их отношение к людям и идеям были близко к моему. Я разделял их симпатии, вместе с ними я испытывал отвращение и ненависть. Маркс и Энгельс были подлинными революционерами, в них не было и тени сектантства или аскетизма. Оба они, особенно Энгельс, могли бы сказать, что ничто человеческое им не чуждо. Но революционное мировоззрение, которое буквально пронизывало всё их существо, поднимало их над случайностями судьбы и мелочами жизни. Не только в них самих, но и в их присутствии не было места мелочности. Их суждения, их привязанности, их шутки всегда овеяны горным воздухом духовного величия…»

Это звучит особенно поразительно, если учесть, что даже сокращенное издание переписки Маркса и Энгельса, которое читал Троцкий (задолго до того, как в СССР было опубликовано полное издание), на каждом шагу демонстрирует злобность, завистливость и мелочность авторов. Они непрерывно унижают своих соперников, посторонних людей и даже собственных друзей, насмехаются и сплетничают о них самым вульгарным образом.

Заметив в них лишь интеллектуальный блеск и идеалистические мечты и отмахнувшись от «слишком человеческого» за этими масками благородства, Троцкий попросту обнаруживал, каким он видел самого себя.

В октябре 1908 года он начал редактировать «Правду» — русско-язычное издание, выходившее — без особой регулярности — с 1903 года. Это был орган небольшой группы украинских меньшевиков. Теперь он стал газетой Троцкого — при условии, разумеется, что ему удалось бы справиться с финансовыми трудностями.

Деньги, которые он зарабатывал статьями в европейской прессе, стали уходить на типографские и почтовые расходы по «Правде». Время от времени он продавал книги и закладывал личные вещи, чтобы переправить пакеты с экземплярами своей маленькой газеты в Россию. Иногда удавалось получить деньги взаймы у немецких социал-демократов; тогда Наталья выкупала заложенные вещи, и какое-то время газета выходила, как и предполагалось, каждые две недели. В 1909 году Троцкий приложил огромные усилия, чтобы уговорить большевиков поддержать «Правду».

В январе 1910 года в Париже было достигнуто перемирие: большевики и меньшевики согласились взаимно избавиться от своих экстремистов. В большевистской фракции это были отзовисты, упрямо противившиеся сотрудничеству с какими бы то ни было буржуазными организациями в России. В меньшевистской фракции такими горячими головами были ликвидаторы, упрямо требовавшие полной ликвидации подполья.

Казалось, примиренческая линия Троцкого восторжествовала. Обе фракции согласились объединить свои ресурсы и издательские возможности (под арбитражем немецких социалистов — Каутского, Меринга и Клары Цеткин). Венская «Правда» Троцкого удостоилась похвал и обещаний денежной помощи.

Но через каких-нибудь несколько недель все эти соглашения с треском лопнули. Они не отражали реального положения вещей. Вздумай меньшевики действительно очистить свою фракцию от ликвидаторов, они лишились бы поддержки значительной части своих сторонников, между тем как превосходство большевиков в подполье осталось бы прежним.

К 1912 году раскол стал окончательным. Ленин провозгласил в Праге, что большевистская фракция партии представляет собой всю партию. Троцкий в своей крохотной «Правде» яростно обрушился на Ленина и его затею. Его нападки стали еще более резкими, когда Ленин начал издавать свою собственную газету под тем же названием «Правда» — в Петербурге! Троцкий почему-то полагал, что название «Правда» является, в известном смысле, его собственностью. Ленин же считал, что, поскольку его Центральный комитет субсидировал «Правду» Троцкого, он имеет право рассматривать эту газету как политическое издание, а не как частное предприятие.

Любопытно, что первым редактором петербургской «Правды» был Иосиф Джугашвили, в те времена почти не известный никому, кроме узкого круга большевиков.

Кипя от бешенства, Троцкий прекратил издание «Правды», которой он успел придать столь отличимый отпечаток собственной личности. Что касается второй «Правды», то она, как известно, продолжает существовать — с определенными модификациями! — и поныне.

Было совершенно очевидно, что обе фракции — большевики и меньшевики — окончательно порвали связывавшую их пуповину и стали функционально независимыми.

Троцкий сделал еще одну попытку сыграть своей козырной картой единства. В августе 1912 года он убедил так называемый Организационный комитет, основанный в противовес заявлению Ленина о том, что большевики представляют собой всю партию, созвать конференцию русских социал-демократов в Вене. Ленинская группа, разумеется, игнорировала это начинание и, более того, запретила своим членам участие в нем.