Джоэль Кармайкл - Троцкий

Из-за изоляции, в которой он оказался, Троцкий, по-видимому, об этом даже не знал. Тем не менее теория перманентной революции стала главным теоретическим и практическим направлением целого периода разрухи, предшествовавшего большевистскому перевороту, для совершения которого она была абсолютно необходимой.

Ленин появился в Петрограде месяцем раньше при обстоятельствах, постыдных для любого русского, а тем более русского марксиста — он вместе с несколькими другими революционерами был переправлен немецким генеральным штабом из места их ссылки в Швейцарии через Германию в Россию в запломбированном поезде. По приезде в Петроград Ленин быстро справился с этой неловкостью, а затем изумил — в основном своих последователей и соратников-революционеров, но также и своих врагов, — в мгновение ока изменив свою точку зрения на роль большевиков в свержении царизма.

До появления Ленина большевики по вопросу революции в крестьянской России придерживались более или менее той же точки зрения, что и остальные марксисты. Они также принимали на веру положение, что революция проходит буржуазную фазу, в соответствии с чем социалистической партии остается только заботиться об интересах пролетариата и следить за тем, как буржуазия справляется с буржуазной революцией.

Ленин по приезде начал с того, что попросту отбросил эту концепцию, ставшую к тому времени общепринятой, и прямо заявил, что для завершения буржуазной революции пролетариату придется покончить с буржуазией.

Сторонники Ленина были поражены. Суханов описывает первую речь Ленина после его прибытия на Финляндском вокзале; эта речь была построена в форме ответа меньшевику Чхеидзе — в то время председателю Совета депутатов трудящихся:

«Ленин не вошел, а вбежал в комнату. На нем была круглая кепка, лицо замерзло, в руках — огромный букет. Добежав до середины комнаты, он остановился перед Чхеидзе, как будто натолкнулся на совершенно неожиданное препятствие. Мрачный Чхеидзе произнес «приветственную речь»; не только дух и слова этой речи, но и интонация, с которой она была произнесена, напоминали проповедь:

«Товарищ Ленин, от имени Петроградского Совета, от имени всей революции мы приветствуем вас в России… Но — мы считаем, что в настоящее время главной задачей революционной демократии является защита ее от любых посягательств как изнутри, так и извне. Мы считаем, что эта задача требует не разъединения, а, напротив, сплочения рядов демократии. Мы надеемся, что вы вместе с нами будете стремиться к достижению этой цели». Чхеидзе остановился. Я был ошарашен, в самом деле, что скрывалось за этим «приветствием» и за этим восхитительным «Но»? Однако Ленин хорошо знал, как следует себя вести. Он стоял, как будто всё, что происходило, не имело к нему ни малейшего отношения: он оглядывался, рассматривал окружающих и даже интересовался потолком императорской приемной, поправлял букет (этот букет никак не вязался со всем его обликом) и наконец, вовсе повернувшись к делегации спиной, произнес свой «ответ»:

«Дорогие товарищи, солдаты, матросы и трудящиеся! Я счастлив приветствовать в вашем лице победоносную русскую революцию и вас как авангард мировой армии пролетариата… Пиратская империалистическая война является началом гражданской войны во всей Европе. Недалек час, когда по зову нашего товарища Карла Либкнехта народы возьмутся за оружие для борьбы с капиталистическими эксплуататорами… Мировая социалистическая революция уже приближается… Германия клокочет… В любой день вся система европейского капитализма может пасть. Русская революция, которую мы совершили, указала путь и открыла новую эпоху. Да здравствует мировая социалистическая революция!»

Это было чрезвычайно интересно! Мы полностью были поглощены тяжелой будничной революционной работой, и вдруг перед нами поставили цель — яркую, ослепляющую, экзотическую, полностью уничтожающую все то, чем мы жили. Ленинский голос, прозвучавший прямо с поезда, был «голосом извне». Здесь в нашу революцию вторглась новая нота — неприятная и в какой-то степени оглушающая».

В беседе, которая состоялась в то время у Суханова с Милюковым, министром иностранных дел и вождем кадетской партии (буржуазной par excellence), оба пришли к мнению, что взгляды Ленина неопасны во всяком случае для буржуазного правительства, поскольку они неприемлемы ни для кого. Но они оба считали, что Ленин свои взгляды может изменить, стать больше марксистом, и тогда он будет опасен.

Мы отказывались верить, что Ленин может упрямо стоять на своих абстрактных позициях. Еще меньше мы допускали, что эти абстракции помогут ему направить течение революции по его желанию и завоевать доверие не только активно выступающих масс, не только всех Советов, — но даже своих большевиков. Мы жестоко ошиблись…

В сущности, взгляды Ленина в этот момент воспроизводили теорию перманентной революции Троцкого. Заявляя, что в отсталой сельскохозяйственной стране буржуазия слишком слаба, чтобы совершить свою собственную революцию, и, следовательно, буржуазная революция должна быть делом рук самого пролетариата, который затем должен продолжить ее до тех пор, пока позднее пролетариат в развитых капиталистических странах сможет подхватить ее, и тем самым подразумевая, что пролетариат сам в состоянии нести все бремя социалистических преобразований общества — заявляя все это, теория Троцкого, по сути, обосновывала право социалистической партии на немедленный захват власти в отсталой, крестьянской России.

Правда, в прошлом Ленин не на жизнь, а на смерть боролся с этой теорией, как он боролся со всем, что не совпадало с его собственными взглядами. Теперь, однако, не заявляя об этом открыто, он заимствовал теоретические положения Троцкого и с момента своего приезда в Россию в апреле 1917 года действовал согласно этой теории.

Таким образом, для Троцкого больше не существовало никаких причин отказываться от сотрудничества с Лениным, тем более что, несмотря на весь его ораторский и писательский блеск, у него не было настоящих последователей, и, в сущности, он выглядел скорей одинокой звездой, абстрактно взывающей к широкой аудитории, а не оратором от имени одной из партийных организаций, входящих в Советы. Со своей стороны, у Ленина тоже не было оснований не принять услуг талантливого свободного художника: Троцкий был на девять лет моложе его и к тому же еврей — так что не могло быть и речи о соперничестве внутри партии. Ленин оценивал революцию эйфорически, и, возможно, это послужило главной причиной, заставившей его принять точку зрения Троцкого. Убежденный в том, что революция должна вот-вот разразиться по меньшей мере на всем континенте, Ленин мог рассматривать Россию только как одно из звеньев цепи: если Европа в целом «созрела» для социализма, то разве имело значение, что Россия — всего лишь часть Европы — еще не готова? Можно было относиться к захвату власти в России только, как к средству сломать хребет, по крайней мере, одному из капиталистических классов и затем устремиться к осуществлению революции на континенте в целом.