Андре Моруа - От Монтеня до Арагона

Критикам свойственна ученическая склонность к классификации. Навешивая писателю ярлык, они избавляют себя от необходимости определять всю сложность его творчества. Они, например, характеризуют Барбе как писателя регионального плана. Безусловно, Барбе д'Оревилли многим обязан своему территориальному происхождению. Он был подлинным нормандцем — с усами викинга, с флоберианским ростом. Он был нормандцем по крепости построения своих романов, по выбору обстановки и языка; и всеми корнями он был связан с Нормандией, со священным треугольником: Совер-де-Виконт, Валонь, Кутанс — и своим родным городом Каном. Тем не менее он преодолел региональную ограниченность. Вполне естественно, что писатель изображает в своих романах ту среду, которую он лучше всего знает, ту обстановку, где он пережил свои первые незабываемые впечатления. Но если писатель обладает величием духа — а Барбе обладал таковым, — то на местном фоне он создает картины всеобъемлющие. Ведь важно не то, что Сезанн писал гору Сент-Виктуар [366] Имеется в виду серия картин П. Сезанна «Гора Сент-Виктуар» (1895). , а что писал ее именно Сезанн. Важно не то, что Барбе д'Оревилли описывал долину Лассэ, а что это делал Барбе.

Ему приклеили еще один ярлык, ярлык романтика. В этом определении есть доля истины, но очень небольшая. Барбе входил в литературу в период, когда всем кружил головы юный романтизм. Он знал Жорж Саид в момент создания «Лелии» и Виктора Гюго — автора «Лукреции Борджиа» [367] «Лелия» — роман Ж. Саид (1833); «Лукреция Борджиа» — драма В. Гюго (1833). . Он разделял их пристрастие к ужасному, к экстравагантному. На некоторых страницах «Дьявольских ликов» и даже в «Старой любовнице» есть романтические моменты. Да и как им не быть? Человек испытывает влияние своего времени. Ведь насыщен романтизмом Флобер, так желавший его избегнуть. Итальянские хроники Стендаля, некоторые новеллы Мериме соперничают с произведениями Барбе в описании ужасов.

Есть два рода романтиков: романтики лирические, не способные здраво судить о страстях, которым они отдаются, и романтики, владеющие собой, способные управлять своими порывами. Ко второму роду романтиков и принадлежат Байрон, Стендаль, Мериме, в чем-то — Шатобриан и целиком — Барбе д'Оревилли. Истинным Барбе предстает не в романах, хотя некоторые из них представляют собой шедевры. Истинный Барбе, скорее, в его «Меморанда», в «Дневнике» и особенно в «Письмах к Требюсьену» [368] Требюсьен Гийом Станислас (1800–1870) — литератор и ученый-ориенталист; был другом Барбе д'Оревилли и условным «адресатом» его эпистолярных очерков. . Сам он это хорошо знал. От этих писем к больному книготорговцу из Кана, на струнах души которого он играл, как на клавиатуре фортепьяно, Барбе ожидал посмертной славы. И он был прав. Великолепна в этих письмах и дерзновенность мысли, и естественность изложения.

Мы убеждаемся, что спонтанный стиль Барбе удивительно походит на стиль Байрона в его письмах и дневниках. И тот и другой были людьми страстными, рожденными для действия, снедаемыми скукой, словно посаженный в клетку зверь, и, отличаясь ясностью и трезвостью ума, они бросались порой в дебоши или попойки, чтобы забыться на какой-то момент. И тот и другой познали любовь в самой сентиментальной, в самой нежной ее форме. Оба в своих надеждах были обмануты и начали цинично судить о всех других формах любви — сначала от безнадежности, потом по привычке. Послушаем, что говорит Барбе Требюсьену: «Странная вещь! Жизнь, полная страстей, не исключает для меня скуки, скуки горькой и ранящей».

Не узнаете ли вы надменную и неизлечимую хандру Чайльд Гарольда?

Трудно преувеличить влияние английской литературы — прежде всего Байрона, Вальтера Скотта, Бернса, Шекспира — на формирование Барбе-писателя. Нельзя сказать, что он хорошо знал английский язык. Он часто цитирует Шекспира и Байрона, но почти всегда неточно. Однако он постиг сущность, поэзию их творчества. Как и многие нормандцы, он ощущал свою близость этим великим англичанам. Да и не является ли Англия нормандской колонией? [369] Имеется в виду завоевание Англии в 1066 году нормандским герцогом Вильгельмом.

В Кане Барбе познакомился с Бреммелем — личностью исключительной, человеком бесконечно экстравагантным, фривольность которого приобретала характер гениальности. От Бреммеля Барбе научился заставлять людей принимать любую оригинальность личности и одежды. Барбе был тогда молодым студентом факультета права, а разоренный Бреммель — консул Ее Британского Величества в Кане, — покинув свой пост, ничем не занимаясь, устраивал рауты в отеле «Англетер», демонстрируя свою наглость и фатовство, и «слишком не нравился, чтобы не искали его общества».

Барбе написал о Бреммеле очаровательное эссе «Дендизм и Джордж Бреммель»; оно было опубликовано в Кане, и теперь его довольно трудно найти. Английский денди — это примерно то же, что французский щеголь времен Директории — человек, стремящийся утвердить себя посредством чувств. «Всякий денди — это смельчак, — пишет Барбе, — но смельчак, обладающий тактом». Это выражение может показаться полной противоположностью фразе Кокто: «Такт в дерзости означает понимание, до каких пор можно заходить слишком далеко». И еще одно высказывание: «Дендизм — это добродетель, которая притворяется лживой, чтобы ее лучше поняли в лживом обществе». Вот в чем секрет. Желание нравиться, привлекать внимание — «прекрасный порыв человеческого сердца», потому что только скромностью можно объяснить стремление нравиться путем не естественным для тебя, не свойственным твоей натуре. Все фальшивят — и ты должен фальшивить, чтобы нравиться им. Барбе говорит о Бреммеле с уважением и одновременно с состраданием. Он изображает его слишком тщеславным, чтобы любить. «У него совсем не кружилась голова оттого, что он кружил головы…»

Такие качества не были присущи Жюлю Барбе д'Оревилли. Он любил — и не боялся в этом признаться, — любил романтической любовью свою замужнюю кузину Луизу дю Мериль. Он любил ее семь лет, не обращая внимания на скандал, вызванный семейным адюльтером, — а может быть, именно из-за этого скандала, ибо ему не претило иметь демоническую славу. В «Меморанда» он говорит о своей любви без малейшего притворства, с такой патетической нежностью, на которую Бреммель, конечно, был не способен. Его тон напоминает Стендаля сочетанием галантности и цинизма.

«…Стендаль, — пишет он, — любил естественное так же, как римские императоры любили невозможное…» Великолепно сказано! Сам Барбе тоже любил естественное. Его письма и дневники написаны в непринужденной и глубоко личной форме, очень похожей на манеру Стендаля. Но откуда тогда дендизм? К чему изощренность и позерство? Почему в его фразах столько редких, незнакомых слов? Для чего это стремление к внешним эффектам?