Анатолий Терещенко - Разлом. Белый и красный террор

— Изверги, что могу сказать, — ответила супруга. — А мне Катерина, та, что живет у магазина, рассказала, — шинок яврея пограбувалы. Горилку и винцо частью выпили, частью забрали с остальным барахлом. Вынесли из хаты усе нужное им и погрузили на подводы. А жинку его — Софью згвалтувалы. Знасильничали, паскуды вонючие.

— Вот басурманы доморощенные, черты погани, — возмутился муж. — Вчера Ивана, хозяина мельницы, ограбили. Забежали во двор, а там дядьки из соседнего села как раз загружали муку на телеги — смололи пшеничку. Забрали все мешки, а их сильно побили прикладами и шомполами.

А потом зашли на мельницу и там все забрали. Вымели до зэрнынки и былинку в мешок.

— Когда же это все кончится?! — не то спросила, не то воскликнула от негодования жена Григория.

— Кончится тогда, когда какая-нибудь власть наведет порядок в державе. Державы ж нэма. Вона в хаосе, пена должна осесть, ей надо время…

Трое суток резвились махновцы, пьянствуя, насилуя, грабя граждан.

На выгоне, где выстроились повозки обоза, развевался черный не то транспарант, не то хоругвь, отороченная снизу золотистой бахромой. На ткани был вышитый белыми мулине призыв: «Смерть вам, хто на перешкодi здобутья вiльностi трудовому люду» — («Смерть всем, кто препятствует достижению свободы трудовому народу». — Прим. авт. ).

Под словом «Смерть» зловеще красовались белый череп и перекрестие двух костей, ввергая простолюдинов в неприятное чувство страха за свою жизнь и родичей.

Старший отряда, назвавший себя Луговым, на собравшемся митинге заявил народу:

— Мы — воины революционной повстанческой армии Украины во главе с вашим земляком и нашим вождем Нестором Ивановичем Махно. Главный наш враг, как говорил наш атаман, батько и товарыш, дороги селяне, добровольцы Деникина. Они хотят вернуть царя-изверга. Не допустим кровопийца и его ставленников на местах — помещиков. Надоели эти бары.

Большевики — все же революционеры. С ними мы можем рассчитаться потом. Сейчас все силы надо направить против барина Деникина. Он не должен получить от вас «ни зэрнынкы, ни картоплыны». (Это означало по-русски «ни зернышка, ни картошины». — Прим. авт.).

Замеченные в помощи золотопогонникам селяне будут безжалостно нами уничтожаться как враги трудового народа. Мы у вас не забираем, а просим на существование армии, которая воюет за свободу трудового народа. Потом все отдадим с лихвой…

Он еще долго говорил что-то о патриотизме, о выпущенных повстанцами деньгах — купонах, на которых были изображены атаман, серп и молот. По этому поводу ходила шуточная частушка:

Этими деньгами повстанцы часто расплачивались с населением. Много было поддельных купонов, даже рисованных цветными карандашами. Тем, кто сомневался в их подлинности, угрожали забрать больше или «спалить хату». Но по другим данным, их атаман и не выпускал это был плод все той анархистской самодеятельности, которая гуляла в крае. Клепали, штамповали и рисовали их художники-мастера в сельских хатах-штабах в разных подразделениях сельской армии.

На третьи сутки утром отряд махновцев двинулся на Екатеринославль…»

В постановлении от 5 сентября 1918 года «О красном терроре» говорилось:

«Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад Председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности о деятельности этой Комиссии, находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо очистить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.

Подписали:

Народный Комиссар Юстиции Д. КУРСКИЙ,

Народный Комиссар по Внутренним Делам

Г. ПЕТРОВСКИЙ,

Управляющий Делами Совета Народных

Комиссаров ВЛ. БОНЧ-БРУЕВИЧ

05.09.18.»

Это был суровый красный ответ контрреволюции в лице белого движения и иностранным интервентам, а также их активным сторонникам и уголовникам. Предполагали ли белые и красные, правые и левые, приверженцы монархии и последователи советской власти, что планка ожесточения в гражданской рубке будет поднята так высоко? И да, и нет! Каждый мыслил по-своему, однако знаменатель, в конце концов, у противоборствующих был один: кровавое ожесточение, рубка в прямом и переносном смысле — неизбежны.

Именно гражданские войны бывают особенно ожесточенными. В них есть большая кровь, но нет победителей. В них всегда остаются одни побежденные. Сотни тысяч и даже миллионы жертв — в земле, оставшиеся — на земле в окружении хаоса с разрушенным бытом и его вечными спутниками холодом и голодом. Так было, так есть и так будет, если человечество не поумнеет. А вообще, война, как говорят философы, — неизбежность. Эта беда может оказаться крестом на могиле нашей цивилизации. Но вот вопрос, кто поставит этот поминальный крест после ядерного цунами?

Судя по событиям на современной Украине, недопонимание результатов гражданских рубок у отдельных его индивидуумов, прорвавшихся к власти, осталось на опасном уровне, из-за чего страдают граждане так называемой «Незалежной».

Ответ красных был слишком кровавым, как и террор Белого движения и интервентов. Для иллюстрации хочу привести пример, описанный автором в книге «Взорванный век».

«…Добровольческая армия, возглавляемая генералом от инфантерии Корниловым, дважды атаковала Екатеринодар, но взять не смогла — силы были не равны. Здесь ее командующий и сложил свою голову…

Спустя год после совершенной Октябрьской революции, при Главнокомандующем Добровольческой армией на Юге России была создана Особая комиссия, расследовавшая злодеяния большевиков. Она же расследовала и факт глумления представителей Советов над телом убитого генерала Корнилова.

Павел читал копию кем-то старательно переписанного сообщения тяжело, слезы крупными градинами падали на пол и разбивались о бетонный пол помещения, в котором находился его небольшой штаб отряда. Желваки на скулах ходили ходуном. Листы документа судорожно дрожали в такт нервного перенапряжения.