Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Изучение микенского искусства так же, как и анализ языка микенских архивных документов, убеждает в том, что во второй половине II тыс. до н. э. процесс этногенеза эллинской народности был еще очень далек от своего завершения. Духовный мир населения микенской Греции, насколько мы можем судить о нем по дошедшим до нас произведениям искусства, довольно сильно отличался от высокоорганизованного менталитета греков античной эпохи. В нем еще не было ничего, даже отдаленно напоминающего хорошо известный каждому эллинский гедонизм, эллинскую восприимчивость ко всему прекрасному, эллинскую увлеченность свободным творчеством, проявившуюся в самых разнообразных сферах духовной жизни, наконец, особое эллинское пристрастие к играм, атлетическим, художественным и интеллектуальным. Как и все почти народы ранней древности, создатели микенской цивилизации относились к жизни слишком серьезно и приземленно, были чересчур обременены унылым и тяжеловесным прагматизмом. Мы употребили здесь это «почти», потому что во II тыс. до н. э. существовал, по крайней мере, один народ, о котором можно сказать с уверенностью, что ему были присущи все перечисленные только что черты и особенности греческого менталитета. И этим народом были, как следует из уже сказанного прежде, конечно же, минойцы.

Не означает ли все это, однако, что классическая греческая цивилизация возникла в результате своего рода синтеза двух предшествовавших ей цивилизаций: минойской и микенской? Если представить себе такой синтез как конечный итог простого обмена идеями или информацией между двумя близко соседствующими и постоянно соприкасающимися друг с другом этносами, в ходе которого возникает некий сплав, соединяющий в себе в той или иной пропорции признаки обеих взаимодействующих культур, то ответ на поставленный вопрос должен быть, скорее всего, отрицательным. Активное взаимодействие минойской цивилизации с цивилизацией или (первоначально) просто культурой материковых греков-ахейцев продолжалось в течение ряда столетий, по крайней мере с XVII по XIV вв. до н. э. и уже в XV в. привело к образованию культурной общности, охватывавшей весь Эгейский мир (так называемое «крито-микенское или эгейское койне»). Однако, как мы уже видели, наиболее динамичная и, видимо, также более одаренная интеллектуально и художественно часть этой общности — минойцы — была довольно быстро вытеснена их партнерами и соперниками — материковыми греками — с занимаемых ими командных высот. Крит на долгое время стал одним из самых глухих углов Эгеиды, а его блестящая культура начала стремительно вырождаться. Тем временем микенская цивилизация достигла расцвета в значительной мере, как было уже сказано, благодаря достижениям своей предшественницы и, так и не сумев встать вровень с нею, сама стала клониться к упадку. Все это завершилось серией загадочных катастроф (конец XIII—XII вв. до н. э.), в результате которых были разрушены и покинуты своими обитателями все главные жизненные центры микенской Греции. [8] Подлинные причины этих бедствий до сих пор не выяснены. Некоторые археологи и историки связывают их с очередной волной племенных миграций, другие видят в них проявление глубокого внутреннего кризиса, пережитого микенской цивилизацией во второй половине XIII в. и сопровождавшегося, как это обычно бывает, междоусобными войнами, переворотами и восстаниями порабощенного коренного населения ахейских государств. К этим двум возможностям мы добавили бы еще и третью — духовное истощение и вырождение господствующего этнического слоя микенских греков. На всей территории, охваченной этими бедствиями, дворцовые государства эпохи бронзы прекратили свое существование и больше никогда уже не возрождались.

Итак, история эгейского культурного сообщества завершилась очередным тупиком, откатом назад и длительным перерывом в процессе культурного развития региона (первый такой перерыв наблюдался в материковой Греции и на островах, за исключением Крита, при переходе от эпохи ранней бронзы к эпохе средней и поздней бронзы, т. е. в конце III—начале II тыс. до н. э.). Уже по одной этой причине цивилизация классической Греции никак не может быть признана прямой наследницей микенской цивилизации и новой, более высокой фазой в процессе ее поступательного движения, растягивающегося на целых два тысячелетия. Историки, отстаивающие такую точку зрения, упорно не желают замечать большой хронологической паузы, разделяющей две основные эпохи греческой истории: крито-микенскую и классическую. Это — три столетия так называемого «послемикенского регресса» или «темные века» (XI—IX вв. до н. э.). В течение всего этого периода на территории Греции не обнаруживается никаких признаков существования какой бы то ни было цивилизации: ни государства, ни классового деления общества, ни письменности, ни монументальной архитектуры, ни профессионального искусства. Культура темных веков, известная нам главным образом по раскопкам могильников, за редкими исключениями, поражает своим убожеством, бедностью и однообразием. Классическая греческая цивилизация начала создаваться практически заново лишь в VIII в. до н. э. — в начале так называемого «архаического периода». При этом она, конечно, могла вобрать в себя отдельные элементы микенской культуры, пережившие полосу упадка и застоя. Примеры такого рода нам известны. Но это были всего лишь «осколки разбитого вдребезги», т. е. разрозненные, случайно уцелевшие фрагменты того, что было когда-то большим и сложным культурным комплексом, одиночные реликты давно изжившей себя культурной традиции.

Но если культурное наследие бронзового века не могло стать той почвой, на которой выросла классическая греческая цивилизация, на уровне традиции, т. е. на уровне простой передачи накопленной информации от поколения к поколению, оно могло стать такой почвой на уровне чисто биологическом или, точнее, генетическом. На свой лад переносчиком информации был ведь и генофонд каждой из населявших Грецию в III—II тыс. до н. э. этнических групп, поскольку именно в нем были закреплены основные особенности ее психического склада, от которых в свою очередь зависело своеобразие ее культуры. Постепенное перемешивание этих групп в ходе никогда не прекращавшихся передвижений племен влекло за собой перестройку их генофондов, делало их более гибкими, пластичными и тем самым легче поддающимися гибридизации в самых разнообразных ее формах. В результате этносы, по началу разительно отличавшиеся друг от друга и, казалось бы, абсолютно несовместимые, как, скажем, те же минойцы и греки-ахейцы, понемногу ассимилировались, сливались в более или менее однородную массу, из которой затем вырастали новые этносы, одновременно похожие и непохожие на своих «родителей». Этот сложный процесс, несомненно, включал в себя как одну из главных составляющих и медленное преобразование содержащейся в этническом генофонде информации, которое рано или поздно должно было привести к возникновению новых, еще невиданных форм культуры.