Юрий Андреев - Цена свободы и гармонии. Несколько штрихов к портрету греческой цивилизации

Приблизительно так могла происходить в конкретной исторической обстановке рубежа бронзового и железного веков подготовка к Рождению «греческого чуда». Скрытые от нашего непосредственного наблюдения, не оставившие почти никаких следов в материальной культуре этой переломной эпохи серии следовавших друг за другом генетических мутаций в конце концов вызвали к жизни уникальный исторический феномен, именуемый классической греческой цивилизацией. [9] Роль «заключительного аккорда» в этом процессе могла сыграть новая большая волна племенных миграций, запечатлевшаяся в греческой легендарной традиции под условными наименованиями как «возвращение Гераклидов или дорийское завоевание» и «ионийская колонизация». Это «великое переселение народов» (конечно, в масштабах Эгейского мира) шло по двум основным направлениям: с северо-запада (из Эпира и Акарнании) на юго-восток (на Пелопоннес и еще дальше на Крит и Родос) продвигались дорийцы и другие родственные им племена северозападных греков; с запада (из Аттики) на восток (в сторону малоазиатского побережья, через Эгейское море) двигались ионийцы. Итогом этих передвижений стало радикальное перекраивание всей этнической карты Греции и еще большее, чем прежде, перемешивание ее населения.

Залогом ее стремительного роста и еще невиданных в истории человечества культурных достижений может считаться, таким образом, отнюдь не какая-то особая расовая чистота эллинской народности, ее беспримесный индоевропеизм или арийство, как склонны были думать еще полвека тому назад многие немецкие историки, приверженцы так называемой «нордической теории», а скорее, напротив, исключительно удачная комбинация в составе ее генофонда ряда сильно различающихся между собой этнических компонентов.

Как было уже замечено (см. Пролог), одним из основных факторов, активно участвовавших в формировании особого греческого менталитета и соответственно греческой цивилизации, с полным основанием может быть признана природа Греции. Читателю, конечно, уже известно, что в древности человек в гораздо большей степени, чем в нашу индустриальную эру, был связан с окружающей средой и гораздо сильнее от нее зависел. В отличие от современного homo technicus, который во всеоружии своей технологической оснащенности проходит напролом через любые природные преграды: срывает горы, вырубает леса, осушает озера и болота, меняет течение рек, нанося тем самым непоправимый ущерб давно сложившимся экологическим системам, древний человек жил в добром согласии с природой. Понимая свое бессилие перед ее могучими и загадочными стихиями, он старался не покорить ее, не навязать ей во что бы то ни стало свою волю, а, напротив, по возможности приспособиться к тем требованиям, которые она ему предъявляла. Все древние цивилизации несут на себе неизгладимую печать породивших их стран, их ландшафтов, их климата, их растительности и животного мира. Именно поэтому они, по крайней мере, внешне так непохожи друг на друга. Греческая цивилизация в этом смысле не составляет какого-то исключения из общего правила.

Определяющими чертами греческого ландшафта всегда оставались Море и горы. В материковой Греции нет ни одного места, которое было бы удалено от морского побережья на расстояние свыше 90 км.

С другой стороны, на Эгейском море трудно найти точку, которая отстояла бы от ближайшей суши более чем на 60 км. Береговая полоса южной оконечности Балканского полуострова отличается невероятной изрезанностью. Здесь множество глубоких заливов и бухт, служивших в древности и в Новое время удобными корабельными стоянками, много проливов и полуостровов самой причудливой формы и, наконец, целые россыпи островов, иногда собирающихся «семьями» — архипелагами, иногда как будто разбегающихся в разные стороны. Тянущиеся через все Эгейское море цепочки островов во многих местах образуют своего рода естественные мосты, соединяющие его берега друг с другом. В древности этот замкнутый почти со всех сторон водный бассейн был идеальной школой для начинающих мореплавателей. При крайнем несовершенстве тогдашних плавательных средств здесь можно было совершать довольно длительные морские путешествия, никогда не теряя надолго из вида ближайшую сушу. [10] Вплоть до конца архаической эпохи, еще в разгаре Великой колонизации греческие корабли представляли собой не что иное, как большие плоскодонные ладьи без киля и без палубы. Они были очень неустойчивы на воде, и при каждом сильном волнении их приходилось вытаскивать на сушу. Бесчисленные острова, заливы и проливы открывали заманчивые перспективы перед смельчаками, склонными к занятиям рыбной ловлей, морской торговлей и, наконец, пиратством. Воды Эгейского моря буквально кишели пиратами, начиная, по крайней мере, с III тыс. до н. э., причем ремесло это вплоть до эпохи высокой классики (V—IV вв. до н. э.) не считалось предосудительным. Уже гомеровские герои открыто, без всякого стеснения похваляются своими разбойничьими набегами на мирные прибрежные поселения. Для жителей некоторых районов Эгейского мира, например для обитателей Крита, пиратство во все времена служило чуть ли не главным источником материального благополучия.

Но что бы не влекло греков к морю, с какой бы целью не спускали они свои утлые суденышки на его ненадежную поверхность, представить себе свою жизнь без этой всегда изменчивой, опасной и все же прекрасной стихии они были не в состоянии. Можно сказать с уверенностью, что уже в глубокой древности они, следуя по стопам своих предшественников: кикладцев, минойцев и других обитателей берегов Эгеиды, сделались прирожденными мореплавателями. Недаром так много места занимают морские походы и связанные с ними приключения в греческой мифологии и эпической поэзии. Вспомним хотя бы рассказы о бесконечных скитаниях аргонавтов и Одиссея. Грек, надолго разлученный с морем, попавший в сугубо континентальную страну, страстно мечтал снова увидеть его. Один из самых волнующих эпизодов в «Анабазисе» Ксенофонта — это, несомненно, описание выхода армии «десяти тысяч» к морскому побережью (где-то в районе современного Трабзона) после долгих блужданий по бескрайним просторам глубинной Азии. Когда греческие солдаты наконец увидели на горизонте знакомую синеву, у всего войска вырвался один общий возглас: «ώ ΰάλασσα, ΰάλασσα (о море, море!)». В прибрежных областях материковой Греции и на островах свои собственные корабли могли иметь не только знатные и богатые люди, но и просто зажиточные крестьяне, которые нередко совмещали труд на земле с занятиями морской торговлей или рыболовством. Прославленный беотийский поэт Гесиод в своей поэме «Труды и дни» — этой «энциклопедии греческого земледельца» — не только делится с читателями своим опытом в различных полевых работах, но и наставляет его в искусстве мореплавания, хотя и признается, что не любит море и боится его.