Николай Кедров - Лапти сталинизма

Видимо, отчасти именно такими представлениями о природе сталинского режима (хотя они, разумеется, и не были единственной причиной) можно объяснить раздававшиеся иногда среди крестьян Севера призывы к неповиновению власти. Чаще всего такое неповиновение проявлялось в форме отказа от выполнения налогов и других государственных повинностей. Крестьяне считали, что государство и так задолжало каждому «лапотнику». В колхозе «Крестьянка» в 1932 году на общем собрании колхозников по этому поводу даже было принято специальное постановление: «Выдвинутые директивы партии и правительства о хозяйственном укреплении колхозов проводить не хотим, а жить хотим» [315]. В Харовском районе один из крестьян, видимо, по аналогии с пятилеткой, предложил «объявить неуплату налогов в течении пяти лет» [316]. Звучали и более агрессивные призывы: «надо взять оружие и идти на них» (Шенкурский район), «были бы орудия мы бы вам показали» (Пинежский район), «даешь войну с победой над соввластью» (Подосиновский район»). Впрочем, такие воинственные лозунги были характерны главным образом для периода массовой коллективизации на рубеже 1920-х — 1930-х годов. По мере относительной стабилизации общественной жизни в деревне крестьянский протест приобрел более пассивные формы.

Данные из политических сводок и содержание крестьянского фольклора опровергают также и миф о вере крестьян в «безгрешность» вождя. В северной деревне на протяжении всех 1930-х годов политическое руководство страны оставалось объектом жесточайшей критики. Именно Сталина и его окружение винили крестьяне в своем бедственном положении. Это подтверждается многочисленными данными. Так, в 1930 году крестьянин В. В. Коптяков утверждал, что «у власти сидят головотяпы, отчего нет продовольствия». В том же духе выступали на деревенском собрании вологодские крестьяне А. Шеверев, В. Соколов и И. Сеницин, утверждавшие, что «с такими руководителями как у нас не стало ничего и чем дальше тем больше идем к разрухе». В 1932 году в деревне Артюшенская даже председатель местного колхоза «Новый путь», будучи пьян, ругался и кричал: «К такой-то матери я хотел соввласть. Она разорила фабрики и заводы, грабит людей». В 1936 году житель Вожегодского района А. В. Сиротин, исключенный в свое время из партии за пьянство, заявил, «что при теперешнем руководстве у Советской власти работать нельзя». Ф. И. Горбунов, уроженец деревни Климовская Ровдинского района, в 1937 году «блистал» среди односельчан следующими суждениями: «Сталин в вопросах сельского хозяйства ведет неправильную политику, организовал колхозы. Если бы их не было то крестьяне жили бы намного лучше» [317]. Показательна также частушка 1930-х годов: «Стоит Сталин на трибуне, не чего не говорит / С х… кожу обдирает, башмаки себе кроит» [318]. В 1937 году в редакцию газеты «Красный Север» (Вологда) поступило анонимное письмо, в котором его авторы называли конкретно виновника своих бедствий. Они благоразумно «забыли» указать свои имена, подписавшись коротко и ясно: «Колхозники Северного края». Описывая свое бедственное положение, они отметили, что своего рода девизом ленинского правления были слова «серп и молот», тогда как при Сталине их сменили «смерть и голод». Именно «отца народов» они назвали прямым виновником положения, в котором оказалась деревня [319]. Таким образом, приведенные выше материалы позволяют утверждать, что среди крестьян Русского Севера было широко распространено представление об ответственности высшей партийно-государственной верхушки и в особенности И. В. Сталина за результаты хозяйственного развития деревни и бедственное состояние большинства крестьян [320]. Важно подчеркнуть, что в деревенской молве редко можно встретить другие варианты объяснения ситуации в деревне. Почти не рассматриваются в качестве причин падения жизненного уровня различного рода конъюнктурные факторы (экономические и природные). Напротив, складывается впечатление, что крестьянам было свойственно искать и находить конкретных виноватых в лице «вождей». Учитывая, что еще в 1930-е годы материальное положение деревенских жителей было крайне тяжелым, легко представить чувства, которые они испытывали к руководителям государства. Авторитет политических лидеров СССР в 1930-е годы неизмеримо упал. В 1937 году один из жителей Приморского района, работая на путине, говорил своим землякам: «Тов[арищи] Сталин и Ворошилов — такие же воры как и я дурак» [321]. От сакрализации фигуры «вождя», если она когда-либо и имела место, не осталось и следа. Говорить о «наивном монархизме» крестьян в 1930-е годы не приходится.

Соответственно, те из большевистских вождей, которые в официальной пропаганде назывались «оппортунистами» или позднее «врагами народа», могли, напротив, обрести в деревенской молве ореол народного заступника. «Спасибо Сталину / Стали жить по старому, / Теперь Рыкова просить, / Чтоб ничего нам не платить», — такую частушку пела молодежь на деревенских вечерах в Каргопольском районе [322]. Крестьяне в тех случаях, когда речь заходила об оппозиционерах, обычно просто меняли на противоположный знак пропагандистские оценки, зачастую наделяя положительными качествами тех, кого вчера они готовы были ругать так же, как Сталина и людей из его окружения. Особенно распространены были такие высказывания на рубеже 1920-х — 1930-х годов, на пике массовой коллективизации. Например, арестованный в 1930 году А. П. Голенев, будучи вербовщиком (он должен был способствовать мобилизации населения на лесозаготовки и др. виды работ), ходил по деревням Заболотского сельсовета Вологодского округа и говорил о том, что «политика Сталина ведет к гибели, тот кто мог руководить страной их поисключа-ли из партии и объявляли врагами» [323]. В числе последних он называл Троцкого, Бухарина, Рыкова. Именно эти персонажи российской политики были наиболее популярными среди крестьян. С течением времени власти удалось навязать крестьянству свои правила игры, и количество таких слухов и высказываний значительно сократилось, но они не прекратились окончательно. Даже в страшном 1937 году упомянутый ранее Ф. И. Горбунов говорил: «Напрасно уничтожают хороших людей, расстреливают их. Они понимают и знают больше наших руководителей. Но теперь хороших людей не стало. Все руководители подобраны» [324].

Еще одним сюжетом, относящимся к внутренней жизни верхов партии и звучавшим довольно часто в крестьянских пересудах, была тема преемственности между Лениным и Сталиным. В сравнении этих двух личностей обычно (хотя и не всегда) образ Ленина представлялся позитивным, а Сталина негативным (как в случае с заменой «девиза правления» со слов «серп и молот» на слова «смерть и голод», упомянутом чуть выше). Обсуждались в крестьянской среде и причины смерти В. И. Ленина. Свои сомнения насчет достоверности официальной трактовки выражал житель Федоровского сельсовета Шенкурского района Г. И. Песков: «Я не верю, что Ленин умер, он был человек правильный, а этим людям жить не дают и, по-моему, его убили или отравили». Интересно, что своеобразного преемника Ленина Г. И. Песков увидел в А. А. Жданове. В связи с этим шенкурский крестьянин считал, «что и ему долго жить не дадут, найдутся люди, убьют» [325]. Несколько раньше, в 1935 году, был зафиксирован слух о том, что будто бы «Крупская стреляла в Сталина» [326]. В данном случае на образ «отца народов», вероятно, переносилась ситуация более чем пятнадцатилетней давности, связанная с выстрелом Ф. Каплан в В. И. Ленина. Однако важно другое. Распространение слухов о том, что супруга прежнего главы советского правительства стреляла в нынешнего руководителя государства, явно свидетельствует о том, что в сознании крестьян Севера отношения между двумя вождями представлялись далеко не такими безоблачными, как утверждала политическая пропаганда. Весьма показательна также деревенская частушка, рельефно высвечивающая отношение, по мнению крестьян, И. В. Сталина к своему предшественнику: «Сталин Ленина будил, по лицу метлой водил / Вставай Ленин — Сатана, пятилетка сорвана» [327].