Андрей Франц - Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании

Так что, больше оптимизма, уважаемый читатель! У Вас есть все шансы пережить грядущую тиранию. И, может быть, даже насладиться всеми благами пост-тиранического бытия.

— А нельзя ли как-нибудь вообще без тирании? — слышу я слегка растерянный голос уважаемого читателя.

— Можно… Да, можно.

Вот об этом-то мы и побеседуем с Вами, уважаемый читатель, в самой главной части нашей книги. В Эпилоге.

Первое, что мы сделаем, добравшись наконец до Эпилога, — это пошлем к черту всех древних греков с римлянами, средневековых и ренессансных европейцев и даже славных представителей незалэжной Киевской Руси. Ведь все они интересовали нас с Вами исключительно для того, чтобы понять тенденцию, нащупать и установить закономерность. Рассмотреть в мелких подробностях, как из преступления само собой, практически без посторонней помощи, неумолимо вырастает наказание.

Посмотрели, и будет. В реальности всех нас интересует исключительно наша собственная жизнь. И каким бы боком ее повернуть, чтобы солнышко светило поярче, чтобы света, воздуха, воды и пищи доставалось побольше. Нам и, желательно, нашим детям. Вот об этом, оглядываясь на все, пролистанное в прошедших главах, и поговорим. И начнем, как водится, с судеб российских элит, они же аристократия, они же лучшие люди .

А судьбы нашим элитам достались весьма хитровывернутые . С самого своего появления на свет русская аристократия вынуждена была сидеть на двух стульях. Вероятно, именно поэтому седалище ее, заточенное под это дело, уродилось весьма широким — что впоследствии было принято пораженными европейцами за редкостную широту русской души.

Что же это за стулья?

Стул № 1 — это врожденная привязка к находящимся за бугром центрам мировой торговли. Причем, привязка в качестве периферийных рабочих органов в цепочках товарной дистрибуции. Сидя на этом стуле, русская аристократия играла роль этакого пылесоса, собирающего на огромных варварских территориях сырьевые ресурсы и приволакивающего их на мировой рынок. В обмен на продукцию "мастерских великолепия", "индустриальных мастерских", "мастерских высоких технологий" и т. д.

Номенклатура собираемого сырья никогда не поражала разнообразием, зато объемов вывоза хватало, за исключением последних трех веков, всему цивилизованному миру:

IX–XVI столетия — меха, мед и воск

XVI–XVIII столетия — лен, пенька, древесина

XVIII столетие — чугун

XIX столетие — хлеб

Конец ХХ — начало XXI столетия — углеводороды, металлы, лес

В обмен лучшие люди привозили в Отечество византийские шелка, брабантские кружева, английскую шерсть, французский парфюм, бельгийские паровозы, американские (тайваньские) компьютеры и т. д. Будучи периферийным окончанием европейских товарных цепочек, русская аристократия всегда душою своею принадлежала ей, Европе.

Нет, разумеется, всяческие размолвки по поводу цен и условий торговли случались — как на рынке без этого! Но, в целом, это были внутренние разборки торговой Европы, протянувшей свои цепкие пальцы (каковыми и выступали русские элиты) к сырьевым ресурсам Русской равнины, Сибири, Дальнего Востока. Русская аристократия была, так сказать, просвещенным европейцем среди заснеженных варварских пространств Востока. И не нужно думать, что такое повелось только с Петра. Ха-ха три раза! И киевское полюдье , и московская вотчина были механизмами территориального сбора сырьевых ресурсов для отправки на мировые рынки.

Единственное, что сделал Петр, это слегка поменял этнический состав русской элиты, онемечил ее, сделав более заточенной под европейские реалии. Языки, парики и прочая галантерейность … Так что, столетие спустя, она по-русски даже и разговаривать-то не вполне умела. Но это — нюансы, не меняющие сути. Ибо суть всегда была и оставалась одна: собольи шкурки в обмен на швейцарские часы. Вся огромная Сибирь была захвачена исключительно для одного: ясак в царскую казну. Мягкая, то есть, рухлядь. Не так уж и давно — по историческим меркам — замененная на нефть с газом.

Но все это удовольствие мы с Вами наблюдаем, обозревая русскую аристократию, сидящую на стуле № 1. А ведь был еще и стул № 2. На котором покоилось все то же седалище. Но выглядело оно уже категорически иначе!

Все дело в том, что развитие европейского торгового класса рано или поздно, но с неизбежностью приводило его к простой и очевидной мысли:

— А на фига сдались нам эти уроды? — начинал понимать вдруг Herr , ну допустим, Klaus . — Что это мы, такие умные, неужели сами не сумеем выкачивать из русских аборигенов куньи шкурки, пеньку, чугун или нефть с газом?

— Ваша правда, почтенный сосед! — отвечал ему не менее почтенный Herr , к примеру Manfred . — Вот и племянник Михель, здоровый уж лоб, к делу пристраивать пора, а некуда — все места заняты. А там такие перспективы !

И, натурально, племянник Михель вместе с кузеном Франсуа, выстроившись клином, сиречь свиньей, прибывали на русские равнины — принимать дела у дирекции местной торговой фактории. Простите, у русской аристократии. Надо ли говорить, насколько последней не нравились такие повороты в кадровой политике торгового дома "Европа и Ко"!

Понятно, что русская дир…, простите — аристократия — аргументировано возражала. Как правило, ее аргументов оказывалось достаточно. И после захоронения трупов и обмена военнопленными восстанавливался stats quo. лучшие люди Russland’а собирают и концентрируют ресурс для отправки его на европейские рынки. Они же получают взамен соответствующие исторической эпохе цацки .

И все бы хорошо, но тут заколосившаяся в Европе индустриальная революция добирается до военного дела. У Франсуа и Михеля появляется оружие и военная организация, делающая их существенно сильнее русских коллег. Появляются не умозрительные, а вполне реальные шансы призвать к порядку зарвавшуюся региональную администрацию русского филиала. И провести уже, наконец, давно назревшие кадровые перестановки.

И вот тут-то лучшие люди России внезапно оборачиваются к прежде социально близким им европейцам той стороной седалища, что все это время мирно покоилась на стуле № 2.

— Oh, mon dieu!.. O, mein Gott! — хором восклицают пришедшие на собеседование в 1812 году Франсуа с Михелем. — Эти чертовы русские воюют не по правилам! Они привлекли для выяснения отношений между благородными людьми — народ ! Alarme! Les partisans!..Alarm! Partisanen!..

И тут европейцев вполне можно понять. Это действительно было совершенно не по правилам. Народ — сам по себе — не воевал уже много веков. Ни в Европе, ни в России. Только — в гражданских войнах, когда все воюют со всеми. А так — ни-ни! Народ был трудовым и налоговым ресурсом, за который сражались между собой лучшие люди . Это — да, было. Еще он был рекрутируемым аристократией пушечным мясом . Это тоже — в порядке вещей, когда в форме и при знаках различия. А вот чтобы выступать в войне как более или менее самостоятельная сила — нет, это было просто даже неприлично.