Андрей Франц - Беспредел и Тирания. Историко-политические этюды о преступлении и наказании

Поэтому, чтоб не путаться, мы будем людей в гоббсовском смысле слова писать с большой буквы — Люди. Про себя понимая, что речь идет о лучших людях , об аристократии. А вовсе даже не обо всех людях вообще, как это мы себе понимаем. Впрочем, представление о людях лишь как о Людях с большой буквы свойственно было ведь всем гуманистам.

Помните Рабле? Люди живут Телемском аббатстве, ходят по лестницам, "ступени которых были сделаны частью из порфира, частью из нумидийского камня, частью из мрамора-змеевика". Ну и прочие приятности жизни тоже к их услугам. В том числе, горничные, гардеробщики, портные, вышивальщицы, гранильщики, ювелиры и прочие предметы обстановки . Которых к людям никто и не думал причислять. А еще глубже, в самом низу лежит покоренная и обузданная природная стихия — крестьянин, который в форме земельной ренты и оплачивает весь этот праздник жизни.

Так вот, возвращаясь к Гоббсу. Разумеется, он не хуже Гераклита понимал, что подобная ситуация войны всех против всех может вести только к одному — к самоистреблению Людей и деградации всей системы в целом. Но точно так же понимал он и другое: сами по себе эти его Люди положить конец междоусобным войнам или хотя бы как-то их ограничить не в состоянии. И нам-то с вами, знающим их историю, это вполне понятно. Ведь сколько системных селекций было пройдено, чтобы вывелась эта порода . Порода, способная лишь брать, отбирать , зато делающая это безупречно! Ведь сколько сотен лет внутривидовой борьбы отточили это умение до совершенства!

Нет, самоограничение Людей в их борьбе всех против всех было решительно невозможно. И Гоббс это превосходно понимал. Значит, необходимо ограничение со стороны? Разумеется! Но, откуда же ему взяться?

Государство, — понял британский мыслитель, — этот "живой, смертный бог", этот Левиафан [205], лишь он может присвоить себе естественное право каждого Человека вести войну против остальных Людей. Государство для Гоббса есть воистину живое существо. Верховная власть — его душа. Судьи и чиновники — суставы. Советники — память. Законы — разум и воля, искусственные цепи, прикрепленные одним концом к устам суверена, другим — к ушам подданных. Награды и наказания — нервы. Благосостояние граждан — сила. Безопасность народа — занятие. Гражданский мир — здоровье. Смута — болезнь. Гражданская война — смерть.

Мощь Государства — Левиафана безмерна, она просто несравнима с мощью любого, даже самого могущественного человека. Соответственно, суверен, государь, воплощающий в своем лице мощь государства, и является естественным ограничителем всепоглощающей войны всех против всех.

Власть суверена абсолютна: ему принадлежат право издания законов, контроль за их соблюдением, установление налогов, назначение чиновников и судей; даже мысли подданных подчинены суверену — правитель государства определяет, какая религия или секта истинна, а какая нет. Мощь суверена , многократно превосходящая совокупную мощь любого из Людей — вот сила, способная ограничить бесконечную войну всех против всех или хотя бы свести ее к приемлемым масштабам. Ибо государь, способный дать по кумполу любому не в меру воинственному подданному — действительно прекрасное миротворческое средство.

Фактически, Гоббс дал первое в истории серьезное теоретическое обоснование Тирании как способа "регулирования" беспредела лучших людей . Однако, хорошая теория всегда появляется слишком поздно. Когда в основном всем все уже и без нее понятно. Практики же не могут ждать так долго. И, как правило, начинают действовать без всякой теории — наощупь. В истории франков первым таким практиком стало легендарный Хлодвиг, создатель первой франкской империи. Именно он объединил разрозненные королевства франков под своей рукой, положив начало общефранкскому государственному единству. Как и положено практику, он поступил без выкрутасов — просто физически вырезал всех, кто имел хоть какие-то шансы на ведение войны в сколько-нибудь серьезных масштабах. Вот как описывает сие управленческое решение летописец франков Григорий Турский.

"Короли же, о которых упоминали выше, были родственниками Хлодвига. Их брат по имени Ригномер по приказанию Хлодвига тоже был убит в городе Ле-Мане. После их смерти Хлодвиг захватил все их королевство и все их богатство. После того, как он убил также многих других королей и даже близких своих родственников, боясь, как бы они не отняли у него королевство, он распространил свою власть над всей Галлией. Однако, говорят, собрав однажды своих людей, он сказал о своих родственниках, которых он сам же умертвил, следующее: "Горе мне, что я остался чужим среди чужестранцев и нет у меня никого из родных, которые могли бы мне чем-либо помочь в минуту опасности". Но это он говорил не из жалости к убитым, а из хитрости: не сможет ли он случайно обнаружить еще кого-либо [из родни], чтобы и того убить" [206].

Вот как-то так. Простенько и со вкусом! И без всяких теорий. Раз — и готово! Сколько тиранов до него и сколько — после него поступали аналогичным же образом? Просто не счесть!

С тактической точки зрения решение, предложенное Хлодвигом, можно было считать безупречным. Последние годы его царствования франки действительно наслаждались всеми благами мирной жизни, плодились и размножались. Ну и что с того, что Хлодвиг думал, прежде всего, не об их благе, а о своем собственном? Результат-то налицо!

Однако в стратегической перспективе рецепт первого франкского объединителя оказался — простите за масло масляное — совершенно бесперспективным. Ибо уже дети Хлодвига, поделив папину империю на троих, вновь кинулись в войнушку со всем пылом юных, горячих сердец. А за ними — и все прочие лучшие люди франкского племени.

Нужно сказать, что без всякого контроля со стороны франкская знать резвилась довольно долго. Сто семьдесят лет. Устанавливала все более и более "правильные" границы между владениями друг друга. Примучивала вольные земледельческие общины.

Ах, этот русский язык! Воистину, великий и могучий! Ну, в каком еще языке можно так точно и метко обозначить процесс приведения кого бы то ни было под собственную власть? Примучить… Через мучение привести под себя… Примучить дулебов, примучить вятичей… Кого там еще примучивала угро-славянская военная знать?

А вот франкские лучшие люди примучивали гало-франкские земледельческие общины, и весьма в этом, как мы уже видели, преуспели.

Первую попытку повторить феноменальный успех Хлодвига предпринял Пипин Геристальский [207], ставший в 680 году мажордомом Австразии — крупнейшего и наиболее воинственного франкского королевства. В течение нескольких лет он подчиняет Нейстрию — еще одно франкское королевство, терпит поражение от бургундов, захватывает Фризию.