Эрик Доддс - Греки и иррациональное

Здесь, однако, читатель вполне резонно может спросить: не есть ли то, с чем мы сейчас имеем дело, всего лишь своеобразный fagon de parler? [18] оборот речи (фр.) Подразумевал ли поэт нечто большее, чем то, что Главк оказался глупцом, совершив подобную сделку? Выразил ли друг Автомедонта нечто большее, чем просто: «Какого черта тебя угораздило так поступить?» Может быть, так оно и есть. Некоторые особенности гекзаметра, который был обычным размером старых поэтов, легко могли привести к своего рода семасиологической дегенерации, венцом которой и является fagon de parier. И следует заметить, что ни эпизод с Главком, ни бесполезная аристейя Автомедонта не входят органично в фабулу даже «расширенной» «Илиады»: вполне вероятно, что они были добавлены позднее. [19] Ср. Wilamowitz, Die I lias und Homer, 304 f., 145. Но наша цель заключается в том, чтобы понять изначальный опыт, который лежит в основе подобных стереотипных формул — ибо даже {αςοη de parier должен иметь какое-то начало. Возможно, нам помогло бы несколько более близкое знакомство с природой ате и характером тех сил, которым Агамемнон приписывает ее, а затем рассмотрение и некоторых других высказываний эпических поэтов относительно движущих причин человеческой деятельности.

У Гомера есть ряд пассажей, где неразумное, бессмысленное поведение понимается как ате, а порой описывается однокоренным глаголом асастай, не связанным напрямую с феноменом божьего принуждения. Но ате у Гомера [20] Об этом истолковании ате см. W. Havers, «Zur Semasiologie von griech. ίτη», Ztschr. f. vgl. Sprachforschung, 43 (1910) 225 ff. — не самостоятельно действующая сила: в двух местах, где говорится об ате как о личности (Il. 9. 505 сл. и 19. 91 сл.), явно имеется в виду аллегория. Точно так же это слово не означает — во всяком случае, в «Илиаде»— и объективно происходящее бедствие, [21] Переход к этому значению можно заметить уже в Od. 10. 68, 12. 372 и 21. 302. Либо это может относиться к послегомеровским временам. Лидделл и Скотт находят аналоги для него в Il. 24. 480, но я думаю, это неверно; см. Leaf & Ameis-Hentze ad loc. как это часто случается в трагедии. Всегда, или почти всегда, [22] Множественное число дважды используется для обозначения действий, являющихся показателями состояния сознания — в Il. 9. 115 и (если верен взгляд, высказанный в прим. 20) Il. 10. 391. Это постепенное и естественное расширение первоначального смысла. ате есть состояние сознания — временное омрачение или одичание нормального сознания. Фактически это кратковременное умопомешательство, и, подобно любому другому виду безумия, оно объясняется не с помощью физиологических или психологических причин, а через внешнюю «демоническую» деятельность. В «Одиссее», [23] 11. 61; 21. 297 сл. правда, причиной ате объявляется чрезмерное потребление вина; подтекст, однако, подразумевает не столько то, что ате может быть произведено «естественным» путем, сколько то, что вино содержит в себе нечто сверхъестественное или демоническое. Начиная с этого особого случая, источник ате (если он, конечно, уточняется) почти всегда связывается со сверхъестественными существами; [24] Il 10. 391 обычно цитируется как единственное исключение. Значение этого пассажа, однако, может быть таким, что не глупый совет Гектора пробудил ате в Долоне, но этот совет был симптомом собственного ате Гектора (либо же он был вдохновлен божественным образом). Атаи тогда следует понимать в том же самом смысле, как в 9. 115, поскольку обыкновенно атаи понимаются как «действия, производящие безрассудную страсть». В Od. 10. 68 соратники Одиссея упоминаются как покорные исполнители, начиная с эпизода с ΰπνος σχέτλιος [«беспробудный сон»]. таким образом, можно собрать все примеры «неалкогольного» ате под рубрикой того, что я предлагаю назвать «психической интервенцией».

Если мы рассмотрим их, то заметим, что ате обязательно является синонимом или результатом злого поступка. Утверждение Лидделла и Скотта о том, что ате «посылается как наказание за опрометчивость в действиях», не вполне корректно, если внимательно читать Гомера. Ате (здесь — нечто вроде ошеломления), которое объяло Патрокла после того, как Аполлон ударил его, [25] Il. 16. 805. вероятно, могло бы считаться в данном случае примером, т. к. Патрокл быстро обратил троянцев в бегство υπέρ uiouv; [26] Ibid., 780. , [27] вопреки судьбе. но несколько ранее подобная быстрота сама приписывается воле Зевса и характеризуется глаголом άάσΟη. [28] Ibid., 684-691. И ате Агастрофа, [29] 11. 340. слишком далеко отошедшего от своей колесницы и вследствие этого попавшего в руки врагов, не является «наказанием» за опрометчивость; последняя сама есть ате, или результат ате, и она не подразумевает отчетливой нравственной вины, бессмысленной ошибки, подобной той, которую совершил Главк своей нелепой сделкой. И Одиссей не был ни опрометчив, ни виновен, когда он в неблагоприятный момент вздремнул, тем самым дав своим товарищам возможность зарезать священных быков. Мы назвали бы это случайностью; однако для Гомера, как представителя раннего мышления, [30] См. Levy-Bruhl, Primitive Mentality, 43 ff.; Primitives and the Supernatural, 57 f. (Eng. trans.). не существовало такого понятия, как случайность: Одиссей знает, что это боги послали на него дремоту εις ατην, «чтобы одурачить ero». [31] Od. 12. 371 сл. См. 10. 68. Из подобных эпизодов явствует, что ате первоначально не имела связи с виновностью. Понятие ате в качестве наказания, по-видимому, либо имеет в Ионии позднее происхождение, либо является поздним заимствованием со стороны; единственное место у Гомера, где это выражено в отчетливой форме — упоминание о Λιτού в «Илиаде» (Кн. 9), [32] Il. 9. 512: τφατηνάμ' έπεσθαι. ίνα βλαφΟε'ιςάποτίση. [«...да Обида // Ходит за ним по следам и его, уязвляя, накажет»]. подсказывая мысль о том, что представление, развившееся в Великой Греции, было перенесено туда вместе с рассказом Мелеагра из эпоса, составленного в метрополии.

Следует сказать и о силах, пробуждающих ате. Агамемнон упоминает не одну, а три силы: это Зевс, мойра и Эринии, бродящие в темноте (или, по другой, видимо, более ранней версии, Эринии, которые лижут кровь). Из них Зевс — это мифологическая энергия, которую поэт считает источником развития событий: «план Зевса был исполнен». Возможно, это означает, что Зевс — единственный из олимпийских богов (за исключением Аполлона, наславшего ате на Патрокла), кто, согласно «Илиаде», ответственен за возникновение ате (поэтому решительно заявляется, что ате — его старшая дочь). [33] Il. 19. 91. В 18. 311 Афина, в своем качестве богини мудрости, отбирает разумение у троянцев, так что они радуются неумному совету Гектора. Это, впрочем, не называется там ате. Но в «Телемахии» Елена делает Афродиту ответственной за свое ате. Относительно мойры я полагаю, что она является олицетворением необъяснимости сваливающихся несчастий, частью человеческого «удела» или «жребия», означая просто то, что люди не могут понять, почему нечто плохое случилось с ними — но поскольку оно случилось, очевидно, что «так ему и должно быть». До сих пор люди говорят в таком духе, особенно о смерти, для которой слово μΐρα' в современной Греции стало синонимом, подобно μόρος [34] судьба, жребий. в Греции классической. Думаю, неправильно было бы писать здесь термин «мойра» с заглавной буквы, как если бы он подразумевал персональную богиню, диктующую условия Зевсу, либо вселенскую Судьбу, подобную эллинистической эймармене. В качестве божеств Мойры всегда множественны, как в культе, так и в ранней литературе, и за исключением одного сомнительного места [35] Il. 24. 49, где множественное число, возможно, относится просто к «уделам» различных индивидов (Wilamowitz, Glaube, I. 360). «Могущественные пряхи» из «Одиссеи» (7. 187) кажутся чем-то вроде индивидуальных судеб, схожих с норнами скандинавских мифов (см. Chadwick, Growth of Literatur, I. 646). они совсем не фигурируют в «Илиаде». Самое большее, что можно сказать в этой связи, это то, что Агамемнон, воспринимая собственную «участь» как действующую силу — ибо она побуждает совершать что-либо, — делает первый шаг к ее персонификации. [36] См. Nilsson, History of Greek Religion, 169. Точка зрения Корнфорда о том, что мойра «символизирует локальное упорядочивание мира» и что «понятие индивидуального жребия или судьбы развивается в зрелую форму весьма поздно» (Cornford, From Religion to Philosophy, 15 ff.), кажется мне не совсем обоснованной и, разумеется, не поддерживается выдержками из Гомера, где «мойра» все еще достаточно конкретно используется для, например, обозначения «помощи» в посылании пищи (Od. 20. 260). И Джордж Томсон не убеждает меня, когда говорит, что Мойры возникли как «символы экономической и социальной функций первобытного коммунизма» или что «они развились из культа неолитических богинь-матерей» (Thomson G», The Prehistoric Aegean, 339). Перекладывая вину на свою мойру, Агамемнон заявляет себя не большим детерминистом, чем какой-нибудь современный греческий крестьянин, пользующийся похожим языком. Спрашивать, являются ли гомеровские герои детерминистами или сторонниками доктрины «свободы воли» — большое недоразумение, ибо этот вопрос для них просто никогда не ставился, а если бы и ставился, то очень трудно было бы понять, что они имеют в виду. [37] Snell, Philol. 85 (1929-1930) 141 ff., и (более обстоятельно) Chr. Voigt, Ueberlegung u. Entscheidung... bei Homer, указывают, что у Гомера отсутствует слово, обозначающее акт выбора или решения. Но вывод о том, что у Гомера «человек все еще не обладает сознанием личной свободы и решения отвечать за себя» (Voigt, op. cit., 103), кажется мне не совсем верно выраженным. Я бы скорее сказал, что гомеровский человек не обладает представлением о воле (оно развилось в Греции довольно поздно) и потому «не обладает» представлением о «свободе воли». Это не значит, что он не различает на практике между собственными действиями и действиями, которые он приписывает постороннему вмешательству в его психику: так, Агамемнон может сказать, что έγώ δ'ούκ αίτιος είμι, άλλα Ζευς [«не я виновен, но Зевс»]. Пожалуй, не так уж неправомерно будет предположить, что описываемое в таких пассажах, как Il. 11. 403 сл. или Od. 5. 355 сл., есть в действительности разумное решение, принятое после рассмотрения возможных альтернатив. Зато они понимают различие между нормальными действиями и действиями, совершенными в состоянии ате. Действия последнего рода они могут прослеживать либо в отношении к своей мойре, либо к божественной воле, смотря по тому, как рассматривается вопрос — с субъективной или объективной стороны. Подобным же образом Патрокл считает ответственным в своей смерти и непосредственного агента (Эвфорба) и, косвенно, агента мифологического (Аполлона), при этом субъективно оценивая свою плохую мойру. Это, как говорят психологи, случаи «сверхдетерминации». [38] Il. 16. 849 сл. См. 18. 119, 19. 410, 21. 82 и сл., 22. 297-303, а о «сверхдетерминации» — гл. II, с. 53.