Эрик Доддс - Греки и иррациональное

Книга эта выросла из курса лекций, которые я имел честь читать в Беркли осенью 1949 г. Здесь они воспроизведены практически без изменений, за исключением того, что по форме представлены несколько более развернуто. Первоначальная аудитория этих лекций включала в себя немало антропологов и ученых других профилей, не занимавшихся специально изучением Древней Греции. Надеюсь, что в своем нынешнем виде мои лекции могли бы вызвать интерес и у читательской публики. Поэтому я по возможности перевел все греческие цитаты, встречающиеся в тексте, и передал латиницей важнейшие греческие термины, не имеющие прямых аналогов в английском языке. Я также старался, во-первых, не перегружать книгу описанием научных споров по какому-либо частному вопросу, ибо это мало бы заинтересовало читателей, не знакомых с отстаиваемыми взглядами; во-вторых, я воздерживался от усложнения основной темы многочисленными побочными вопросами, столь соблазнительными для любого профессионального ученого. Подборка этого материала приведена в примечаниях, где я попытался вкратце указать — опираясь, по возможности, на древние источники или на дискуссии современных антиковедов и освещая, по необходимости, тот или иной аргумент — основы тех мнений, которые изложены в тексте.

Неискушенного читателя я бы хотел сразу предупредить, чтобы он не рассматривал данное произведение как историю греческой религии или же как историю греческих религиозных идей и переживаний. Если он не примет во внимание это предупреждение, его ждет большое разочарование — ибо моя книга является лишь исследованием того, каким образом греческая мысль интерпретировала особый тип человеческого опыта — тип, к которому рационализм XIX века проявлял мало интереса, но культурная значимость которого ныне широко признана. Приведенные в книге факты иллюстрируют важную и, в принципе, доселе неизвестную часть интеллектуального мира Древней Греции. Однако было бы ошибкой переносить часть на целое.

Похоже, именно моим коллегам-античникам я обязан укреплением тех положений, которые во многом почерпнул из антропологических и психологических исследований и теорий. Я знаю, что в кругу ученых-специалистов подобные заимствования из чуждых дисциплин часто воспринимаются с подозрением, а то и с нескрываемым раздражением. Разумеется, мне прежде всего напомнят, что «греки дикарями не были», что, далее, истины, принятые в этих, относительно новых исследованиях сегодня, завтра становятся источником заблуждений. Оба утверждения справедливы. Однако, отвечая на первое из них, уместно сослаться на мнение Леви-Брюля, писавшего, что «clans tout esprit humain, quel qu'en so'it le developpment intellectuel, subsiste un fond inderacinable de mentalite primitive» [1] «Любое человеческое сознание, каким бы высоким ни было его интеллектуальное развитие, содержит в себе неискоренимую первобытную основу» (фр.). (Здесь и далее астериксом обозначены примечания переводчика.) . Если же точка зрения антрополога-неклассика не вызовет доверия, можно вспомнить Нильссона: «Понятие первобытного духа в известном смысле неплохо объясняет умственную деятельность большинства современных людей, кроме, наверное, их интеллектуальных или технических занятий». Почему мы должны находить у древних греков иммунитет от «примитивных» типов мышления, который нельзя обнаружить ни в одном обществе, открытом для непосредственного наблюдения?

Что касается второго возражения, то многие теории, на которые я ссылаюсь, самими их творцами признаются как предварительные и небесспорные. Но если мы пытаемся как-то понять греческое сознание и не останавливаемся на том, чтобы просто описывать внешнее поведение греков или составлять перечень уже известных «верований», нам придется работать с тем освещением, которое можем найти, ведь даже неясный свет все же лучше, чем никакой. Тайлоровский анимизм, растительная магия Маннхардта, «годовые духи» Фрэзера, «мана» Кодрингтона помогли, каждый в свое время, осветить темные места древней истории. Они, конечно, породили и немало опрометчивых выводов. Но как бы ни изменялись эти выводы под воздействием времени и критиков, само освещение остается. Я вижу в этом факте вескую причину для того, чтобы осторожнее использовать греческие обобщения, базирующиеся на негреческих источниках, и вовсе не имею в виду превращения науки об античности, идущие вразрез с новыми направлениями, которые приняли исследования в области изучения человека за последние тридцать лет и которые привели, например, к многообещающему сближению социальной антропологии и социальной психологии. Даже если истина и лежит за пределами нашего понимания, заблуждения завтрашнего дня все-таки предпочтительнее сегодняшних, ибо заблуждение в науке есть лишь иное название для постепенного приближения к истине.

Остается выразить благодарность тем, кто помог мне в работе над этой книгой. В первую очередь это относится к сотрудникам Калифорнийского университета, побудившим меня написать ее; затем — к Людвигу Эдельштейну, У. К. С. Гатри, И. М. Линфорту и А. Д. Ноку: все они прочли текст целиком или частично и сделали ценные замечания; наконец, к Гарольду А. Смоллу, У. Г. Александеру и другим работникам университетского издательства «Калифорния Пресс», которые взяли на себя нелегкий и неблагодарный труд по подготовке книги к печати. Я должен также поблагодарить профессора Нока и Совет Римского Общества за разрешение перепечатать в виде приложений две статьи, которые появились соответственно в «Гарвардском теологическом обозрении» (Harvard Theological Revue) и в «Журнале римских исследований» (Journal of Roman Studies); а также Совет Греческого Общества за позволение воспроизвести некоторые страницы из статьи, опубликованной в «Журнале эллинских исследований» (Journal of Hellenic Studies).

Оксфорд, август 1960 г.

Э. Р. Д.

Когда я несколько лет назад рассматривал в Британском музее скульптуры из Парфенона, ко мне подошел один молодой человек и промолвил с озабоченным видом: «Знаю, что это скверно, но этот греческий истукан вызывает у меня одну зевоту». Я сказал, что это весьма интересно, и спросил, не мог бы он как-нибудь объяснить мне подобное отношение. Юноша размышлял минуту-две, затем ответил: «Наверное, это потому, что он страшно рационален, если вы понимаете, о чем я говорю». Я подумал, что понял его. Молодой человек высказал то, что в более отчетливой форме было выражено Роджером Фраем [2] Fry R., Last Lectures, 182 ff. и другими. Поколению, воспитанному на искусстве Африки или ацтеков, на произведениях таких мастеров, как Модильяни и Генри Мур, искусство греков, да и вся греческая культура в целом, должны были казаться лишенными ощущения тайны, лишенными способности проникнуть в глубинные, слабо освещенные уровни человеческого опыта.