Джон Робертс - Мировая история

Весьма некстати к тому же в начале VI века на Восток обрушилась серия исключительно катастрофических стихийных бедствий: ими во многом объясняется, почему Юстиниану было трудно оставить империю в лучшем состоянии, чем она ему досталась. Из-за землетрясения, голода и чумы опустели города и даже сама столица, где люди виделись на улицах привидениями. В древности люди отличались большой доверчивостью, но легенды о том, что император мог отделить голову от тела, а потом водрузить ее на место или исчезнуть из вида по собственной воле, служат основанием для предположения о том, что в осложнившихся условиях существования духовный мир Восточной империи уже снимался с якоря классической цивилизации. Юстиниану пришлось облегчить расчленение империи через навязывание своих религиозных воззрений и политических мер. Здесь речь идет о еще одном парадоксальном исходе, ведь он принес совсем не то, на что рассчитывал император. Он упразднил Афинскую академию, худо-бедно просуществовавшую до него 800 лет; мечтал войти в историю императором христиан, а не предводителем неверных. Поэтому издал указ о разрушении в своей столице всех статуй язычников. Хуже того, он поспешил с понижением гражданского статуса евреев и введением ограничений на свободу исполнения их религиозных обрядов. К тому времени уже прошли некоторые необратимые процессы. На погромы евреев все уже давно смотрели сквозь пальцы, синагоги разрушили; теперь Юстиниан дошел до того, что распорядился поменять иудейский календарь и вмешался в еврейский порядок богослужения. Он даже науськивал правителей варваров на гонения против евреев. Гетто в Константинополе появилось намного раньше, чем в городах Западной Европы.

Юстиниан еще более уверился в правомерности утверждения имперской власти в церковных делах по той причине, что проснулся реальный вкус к богословским диспутам. Последствия таких диспутов для кого-то оборачивались бедой; при таком подходе речь отнюдь не шла о восстановлении лояльности к империи со стороны несториан и монофизитов, то есть еретиков, которые отказались принимать определения конкретного отношения Бога Отца к Богу Сыну, заложенного в 451 году церковным собором в Халкидоне. Богословие таких инакомыслящих значило меньше, чем тот факт, что их символические догмы все больше связывались с важными лингвистическими и культурными группами. Неуемные еретики подпитывали сепаратистские настроения в ряде областей Египта и Сирии. В Египте приверженцы коптской церкви пошли своим собственным путем, встав в оппозицию православию в конце V века, а за ними последовали сирийские монофизиты, основавшие свою же собственную церковь. Обе эти церкви пользовались преданностью и поддержкой многочисленных и ревностных монахов этих стран. У некоторых из этих общин к тому же установились прочные связи с единомышленниками за пределами империи, так что в ход пошла внешняя политика. Несториане нашли пристанище в Персии, и евреи, хотя и не относящиеся к еретикам, обладали особым влиянием за границей; евреи Ирака поддержали вторжения персов на территорию Римской империи, а власти еврейских арабских государств в зоне Красного моря перекрывали торговые пути в Индию, когда в империи против евреев принимали меры враждебного характера.

Надеждам Юстиниана на воссоединение Западной и Восточной церквей не суждено было оправдаться, несмотря на все его рвение в этом деле. Потенциальное отчуждение между ними существовало всегда в силу различных культурных матриц, на которых они сформировались. Апологеты Западной церкви всегда отвергали возможность союза религиозной и светской власти, лежащего в основе политической теории Восточной империи; этой империи предстояло погибнуть, как уже погибли ее предшественники (и как предсказано в Библии), и преодолеть порог ада ей поможет все та же церковь. Теперь такие богословские расхождения приобрели большее значение, и расчленение, наиболее вероятно, осуществилось из-за раскола на Западе. Римский понтифик навестил Юстиниана, и император говорил о Риме как об «источнике иерейства», но в конце концов две христианские общины первыми пошли своими собственными путями, чтобы потом рассориться. Юстиниан с его представлением о верховной власти императора даже в делах богословия пал жертвой клерикальной непримиримости с обеих сторон.

Все это (наряду с остальными его многочисленными поступками) может означать, что истинные достижения Юстиниана заключались не в том, к чему он стремился и на какое-то время достиг (то есть восстановление единства империи), а в чем-то ином: облегчении пути к становлению новой, византийской цивилизации. После него появление такой цивилизации стало задачей достижимой, пусть даже его заслуги до сих пор не признаны. Византия развивалась куда-то в сторону от классического мира, в направлении стиля, явно связанного с ней, но не зависимого от нее. Этот процесс облегчали события, происходившие в то время одновременно на территории распространения восточной и западной культуры, до настоящего времени всецело зависящие от новых тенденций в жизни церкви.

Как часто бывало в более поздней истории, церковь и ее патриархи сначала не рассчитывали на какую-то возможность для себя в катастрофе. Они отождествляли себя с тем, что рушилось, и понятно почему.

В крахе Римской империи они видели крах цивилизации; церковь на Западе, за исключением муниципальной власти в обнищавших городах, часто оставалась единственным сохранившимся атрибутом романитас . Ее епископы располагали опытом управления народом, по крайней мере, не худшим, чем у местной знати, обладавшей достаточными умственными способностями, чтобы заняться разрешением новых проблем. Полуязыческое население смотрело на них с суеверным страхом и приписывало им чуть ли не магические способности. Во многих местах представители церкви остались последним воплощением власти, сохранившейся после ухода императорских армий и развала имперской администрации. Они были грамотными среди нового необразованного правящего сословия, претендующего на долю от наследия классического периода. С точки зрения социального происхождения, они часто принадлежали к знатным провинциальным родам; это означало, что они считались великими аристократами и владельцами, располагавшими материальными ресурсами для финансирования своих позиций как духовных наставников. Естественно, они могли взять на себя решение новых сложных задач.

Но этим все не оканчивалось. На закате классического мира у Западной церкви появилось два новых атрибута, которым предстояло послужить спасательными средствами на опасных стремнинах бурной реки истории в период, когда одна цивилизация уже рухнула, а новая еще не народилась. Первым спасителем считается христианское иночество, которое как явление сначала появилось на Востоке. Около 285 года копт преподобный Антоний Великий удалился в египетскую пустыню, чтобы жить там отшельником. Его примеру последовали другие монахи, занявшиеся наблюдением за миром со стороны, молитвенным служением, противоборством с демонами или укрощением плоти через пощение и другие не менее сомнительные ограничения. Некоторые из них собирались в общины и стали монахами, запертыми в монастырях. И такая практика в скором времени распространяется с востока до запада.