Джон Робертс - Мировая история

От него там произошел целый спектр обрядов и верований на все случаи жизни. Индуизм происходил от философской системы Веданты в виде абстрактного символа веры с упором на нереальности фактического и материального и желательности достижения отчуждения от них в истинном знании действительности – брахмы , до простых деревенских алтарей, у которых поклонялись местным божествам и которые легко подстраивались к культам Шивы или Вишну с помощью веры в то, что эти два ведущих божества могут появиться в нескольких воплощениях. Религиозный пыл тем самым нашел свое выражение в противопоставлении – одновременной популяризации идолопоклонства и новой аскезе. Принесение в жертву животных никогда не прекращалось. Теперь оно утверждалась новой строгостью консервативных религиозных обрядов. То же самое касалось нового жесткого отношения к женщинам и их дальнейшего закабаления. Религиозное выражение этого проявилось в широком распространении брака несовершеннолетних и появлении традиции под названием сати , или публичного самосожжения вдовы вместе с телом мужа на погребальном костре.

Все-таки богатство индийской культуры было таково, что подобное огрубление религии сопровождалось развитием до высшей точки философской традиции веданты, ставшей кульминацией ведической традиции, и новой разработки направления буддизма под названием Махаяна, которым утверждалась божественность Будды. Корни последнего уходили в ранние отступления от учения Будды, посвященного размышлениям, чистоте и отрешенности. Сторонники таких отступлений предпочитали обрядовый и простой религиозный подход и также обращали внимание на новое толкование роли Будды. Вместо того чтобы просто считать его наставником и примером, в Будде теперь видели величайшего из бодхисатв , то есть спасителей, призванных на блаженство самоубийства, но отказавшихся от него и оставшихся в этом мире, чтобы показать людям путь к спасению.

Достижение статуса бодхисатвы постепенно становилось целью многих буддистов. Среди прочего усилия буддистского собора, созванного правителем кушанов Канишкой (который, кстати, к тому же использовал римский титул Кайсара), направлялись на реинтеграцию двух тенденций в буддизме, расходившихся все дальше друг от друга. Все усилия оказались потраченными впустую. Буддизм Махаяны (слово на санскрите означает «большая колесница») получил последователей, которые поклоняются Будде, считающимся спасителем, достойным обожествления, и являющимся в вероисповедании одним из проявлений великого, единственного небесного Будды. Его начинают рассматривать в качестве единого духа всего сущего в индуизме. Благочиние аскетизма и созерцания, присущее догме Гаутамы, теперь все больше ограничивалось меньшинством ортодоксальных буддистов, причем последователи Махаяны пользовались популярностью в массах новообращенных. Одним из показателей этого можно назвать распространение в I и II веках н. э. большого числа статуй и изображений Будды, а ведь такое раньше не приветствовалось в силу запрета, наложенного самим Буддой, на идолопоклонство. Буддизм Махаяны в конечном счете пришел на смену предыдущим формам буддизма в Индии и к тому же распространился вдоль торговых путей через Центральную Азию в Китай и Японию. Наиболее ортодоксальная традиция удачнее всего прижилась в Юго-Восточной Азии и Индонезии.

Тем самым индуизм и буддизм одновременно подверглись изменениям, послужившим усилению их привлекательности. Условия для индуистской религии выглядят более благоприятными, причем свою роль в этом сыграл региональный фактор; со времен кушанов центр индийского буддизма находился на северо-западе или в области, наиболее открытой для опустошительных набегов гуннов. Индуизму досталась плодотворная почва юга Индостана. Северо-запад и юг, понятное дело, представляли собой области, где сложились наиболее благоприятные условия для перемешивания культурных потоков с притоком из канонического средиземноморского мира, поступавшего наземным и морским путем.

Такого рода изменения вызывают ощущение кульминации и предела. Оно вызрело незадолго до прихода на субконтинент ислама, но случилось это достаточно рано для закрепления философского воззрения, которым с тех пор отмечена культура Индии и которое продемонстрировало поразительную невосприимчивость к любым иным взглядам. В его основе лежало представление о бесконечных витках сотворения и возвращения в неведомое состояние, картина мироздания, которой предусматривался спиралевидный, а не линейный ход истории. Что это означало для изменения фактической манеры поведения индийцев (вплоть до наших дней), представляется серьезным вопросом, суть которого практически невозможно ухватить. Можно было бы рассчитывать на пассивное и недоверчивое отношение к ценности практического действия, но все далеко не однозначно. Редкие христиане живут в полном соответствии с провозглашаемыми ими нормами морали, поэтому нам даже неприлично ждать от индуистов предельной последовательности. Практическое предназначение индийских храмов как места для принесения пожертвований и покаяния сохраняется до сих пор. Причем направленность культуры как таковой при всем этом может определяться акцентом на отличных способах мышления. К тому же трудно не ощутить, что история Индии во многом зависела от мировоззрения, носители которого больше внимания уделяли пределам, а не потенциалу человеческой деятельности.

Поразительная преемственность и нетронутость классической китайской цивилизации объясняется ее относительной удаленностью от Европы; Китай представлялся труднодоступным для иноземного влияния, далеким от источников прямых потрясений, коснувшихся остальных великих цивилизаций. Исламская традиция принесла в Индию больше изменений, чем появление буддизма в Китае, возможно, потому, что китайцы обладали еще большей способностью к ассимиляции иноземного влияния. Можно предположить, что цивилизация каждой из этих стран сформировалась на различных основаниях. В Индии великими регуляторами культурных колебаний служили религия и неотделимая от нее кастовая система. В Китае все строилось на культуре административной верхушки, сохранявшейся при всех династиях и империях. Именно она удерживала Китай на предназначенном ему курсе развития.

Этой государственной верхушке мы обязаны роскошным письменным наследием в виде документов, регулярно составлявшихся с древнейших времен. Благодаря им китайские исторические хроники представляются бесценными документальными свидетельствами, содержащими, как правило, надежные факты, хотя их подбором занимались представители меньшинства народа по своему усмотрению и к своей выгоде. Конфуцианские мудрецы, занимавшиеся ведением исторических хронологий, преследовали практическую и нравоучительную цель: они хотели собрать коллекцию примеров и сведений, с помощью которых будет легче укреплять традиционные общественные устои и ценности. В своих описаниях событий они выдвигают на передний план их обоснованность и закономерность. С учетом потребностей управленческого аппарата громадной страны такой подход удивления не вызывает; ответственные деятели стремились к сохранению единообразия и упорядоченности. Однако авторы таких летописей слишком многое оставляют без внимания. Даже уже в исторические времена составляет большую сложность (в классическом средиземноморском мире все значительно облегчалось) обнаружение сведений о том, что представляла собой жизнь подавляющего большинства народных масс. Более того, из официальных исторических произведений можно получить обманчивое впечатление одновременно о неизменной природе китайской администрации и о распространении в обществе конфуцианских ценностей. На протяжении долгого времени понимание китайского административного аппарата оставалось доступным представителям меньшинства китайского народа даже притом, что в конечном счете его разделят многие китайцы и одобрит, пусть даже бездумно и бессознательно, подавляющее большинство.