Джон Робертс - Мировая история

Вашингтонские стратеги уже имели опыт использования бухты Пёрл-Харбор в качестве военно-морской базы, но им пришлось высадить на Гавайях своих морских пехотинцев, когда там случилась революция. В конечном счете американские власти пошли на уступки силам, приведенным в движение переселенцами, и в 1898 году провозглашенную было Гавайскую республику приняли в состав Соединенных Штатов Америки.

В том году в результате таинственного взрыва на борту в гавани Гаваны погиб американский крейсер «Мэн». Его гибель послужила поводом для войны с Испанией. Фоном для нее стали одновременно затянувшиеся испанские неудачи в организации военного переворота на Кубе, где четко обозначались крупные интересы американских деловых кругов, и укрепляющееся осознание важности Карибского региона для будущего, когда появится канал через перешеек Американского континента. В Азии американская помощь предоставлялась еще одному повстанческому владычеству на Филиппинах. Когда испанцев в Маниле сменили американские правители, мятежники повернули оружие против своих бывших союзников, и с этого момента началась партизанская война. Так наступила первая фаза долгого и трудного процесса избавления Соединенных Штатов от их первой азиатской колонии. Представители одной за другой администрации в Вашингтоне продолжали заявлять, будто народ Филиппин все еще не готов к независимости; их свободой, утверждали тогдашние политики, воспользуются правители других держав, и поэтому для пользы дела войска Соединенных Штатов с архипелага забирать никак нельзя. В Карибском море как раз Соединенным Штатам принадлежит заслуга в завершении долгой истории Испанской империи в Южной и Северной Америке. Пуэрто-Рико перешло в распоряжение американцев, а Кубе ее независимость досталась на условиях, по которым она превращалась в доминион США. Американские войска вернулись для оккупации этого острова в соответствии с согласованными условиями с 1906 по 1909 год и снова в 1917 году.

Так выглядела прелюдия к последнему крупному событию в этой волне наступления американского империализма. Сооружение канала на перешейке Американского континента обсуждалось с середины XIX века, а с завершением прокладки Суэцкого канала укрепилась вера в реализацию самого проекта. Американские дипломаты согласовали обходные пути для возможного препятствия в виде британского участия; внешне все шло весьма гладко до тех пор, пока в 1903 году не возникла досадная помеха: колумбийцы отказались от соглашения о покупке зоны канала у Колумбии. В Панаме, по территории которой должен был пролегать канал, устроили революцию. Американцы предотвратили ее подавление колумбийским правительством, и появилась новая Панамская республика, власти которой со всей щедростью отблагодарили США необходимой территорией вместе с правом на вмешательство в собственные дела ради поддержания порядка. Теперь можно было приступать к намеченному делу, и долгожданный канал открыли в 1914 году. Возможность быстро перегонять суда из одного океана в другой сыграла громадную роль в изменении американской военно-морской стратегии. Тут же наступило время для «дополнения» «доктрины Монро», предложенного президентом Теодором Рузвельтом; когда зона канала превращается в ключ к морской обороне Западного полушария, появляется потребность в надежном предохранении стабильных правительств в странах Карибского бассейна и господства там США. В скором времени американцы продемонстрировали невиданную доселе энергию при вмешательстве в их внутренние дела.

Хотя побуждения и методы отличались, так как на новых территориях фактически отсутствовали какие-либо постоянные американские поселения, действия вооруженных сил Соединенных Штатов можно рассматривать в качестве последнего этапа большого захвата чужих территорий, предпринятого европейскими народами. Практически все они, кроме южных американцев, приняли участие в захвате чужого добра; даже жители Квинсленда попытались совершить аннексию Новой Гвинеи. К 1914 году над третью поверхности суши на нашей планете развевались два флага – Соединенного Королевства и России (хотя какую часть территории России следует считать колониальной, а какую метрополией, на Западе никто сказать не может). По меркам, под которые Россия никак не подпадает, в 1914 году Соединенному Королевству за пределами его собственных границ подчинялось 400 миллионов человек, Франции – больше 50 миллионов, а Германии с Италией – приблизительно по 14 миллионов каждой. Так выглядело невиданное в истории человечества сосредоточение формальной власти в распоряжении очень немногих жителей нашей планеты.

К тому времени, следует отметить, уже появились признаки того, что империализм за морями утратил поступательную инерцию. Китай на удивление туго поддавался внешнему управлению, а делить больше было нечего, хотя немцы и англичане обсуждали возможность расчленения в свою пользу Португальской империи, которой уже явно светила судьба империи Испанской. Наиболее подходящей областью, остававшейся в распоряжении европейского империализма, выглядела дряхлеющая Османская империя, и ее расползание казалось неизбежным, когда итальянцы в 1912 году захватили Триполи, и балканская коалиция, сформированная против Турции, в следующем году отняла у нее все, что еще оставалось на ее европейских территориях. Такая перспектива совершенно определенно обещала столкновения между великими державами, как при разделе Африки; на кону для них будет стоять гораздо больший куш.

Долгое время подавляющее большинство коренных жителей Азии рассчитывали на то, что европейцы погостят у них недолго и удалятся домой, как представители остальных империй, приходившие в этот уголок земного шара прежде и покидавшие его в положенный срок. Но за XIX век ситуация, а с ней и перспектива изменились. Первой определяющей причиной такой перемены следует назвать внутреннюю конъюнктуру с точки зрения внедрения новой техники, методов управления и потребительских товаров, которые появились с началом иностранного присутствия. Вторая причина заключалась в способности народа одной страны, то есть Японии, преобразовать свою родину в государство, построенное на западных устоях. По сложенным вместе этим изменениям стало ясно, что даже самым твердолобым консерваторам будет очень трудно, если вообще это у них получится, возвратить общественное устройство, существовавшее до того, как в Азии в полной мере ощутили контузию от удара европейской культурой.

Великое историческое значение принадлежало изменению в складе ума жителей некоторых городских центров Азии, произошедшему в течение XIX века. Молодые люди азиатских городов начали воспринимать себя и свои страны с позиции, позаимствованной у европейцев, разбавляя европейские представления элементами из своей собственной культуры. Результатом оказалась метаморфоза, которой предстояло оказывать громадное влияние на историю человечества до нашего времени. Появились молодые азиаты, теперь видевшие в своих странах нации, обладающие правом определить собственное будущее, а себя они считали полноценными гражданами (или как минимум потенциальными гражданами), наделенными западными правами личности и несущими соответствующие обязанности перед своей страной. Даже притом, что для полноценного утверждения таких представлений в азиатском обществе потребуется очень долгое время, сочетание национализма и политического радикализма оплодотворило многие движения, послужившие могильщиками колониальных империй и созданию в предстоящем столетии новой Азии.