Джон Робертс - Мировая история

Еще один принципиальный вопрос, вызвавший серьезный системный спор, касался права вето, предоставленного постоянным членам Совета Безопасности. Оно считалось необходимым условием одобрения данной организации великими державами, хотя в конечном счете право на запрет пришлось несколько ограничить с помощью оговорки о том, что постоянный член Совбеза лишался права на запрет расследования и обсуждения вопросов, касавшихся непосредственно его, если только этими расследованиями и обсуждениями не предусматривались действия, противоречащие его интересам.

В теории Совет Безопасности обладал обширнейшими полномочиями, но, естественно, их практическое осуществление подчинялось политической действительности. На протяжении первого десятилетия существования Организации Объединенных Наций ее роль проявилась не в собственном праве на практические поступки, а скорее как форума, на котором велись всевозможные дискуссии. Впервые мировая общественность, связанная как никогда прежде воедино с помощью радио и кинематографа, а позже еще и телевидения, получила возможность присутствовать на мероприятиях Генеральной Ассамблеи и знакомиться с деятельностью суверенных государств на международной арене. Здесь-то и просматривается новизна. С появлением Организации Объединенных Наций сразу же возникло новое измерение в международной политике; на сотворение нового эффективного инструментария решения ее проблем потребовалось гораздо больше времени. Подчас вновь обретенная публичность международного аргументирования вызывала ощущение бесплодия дебатов, ведь во время заседаний высказывались все более нелицеприятные воззрения, неспособные поменять чьи-либо умонастроения. Зато прекрасно срабатывал просветительный фактор.

Обратите внимание на то, что в скором времени пришло решение перевести место постоянного проведения Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк; тем самым американцы теперь больше сосредоточились на организационных вопросах, чем на их изначальной деятельности.

I сессия Генеральной Ассамблеи ООН в 1946 году, однако, состоялась в Лондоне. Сразу же на ней начались жаркие дебаты; поступили жалобы на продолжающееся присутствие русских солдат в Иранском Азербайджане, оккупированном во время войны, а представители Советского Союза незамедлительно отреагировали нападками на делегацию Великобритании за сохранение британского воинского контингента в Греции. В считаные дни поступило первое вето, наложенное советской делегацией. Не заставили себя ждать делегации бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Данный инструмент, который американцы и британцы считали и продолжали использовать в качестве чрезвычайной меры по защите особых интересов, превратился в распространенный прием советской дипломатии. Уже в 1946 году Организация Объединенных Наций стала ареной, на которой представители СССР вели соревнование с зарождающимся еще западным блоком, которому предстояло окрепнуть под влиянием советской внешней политики.

Притом что истоки противоречий между США и СССР на Западе часто ищут в далеком прошлом, в заключительных годах Второй мировой войны, британские власти постоянно сетовали на то, что американцы пошли на слишком многочисленные уступки и проявили чрезмерное дружелюбие к Советскому Союзу. Никто не станет спорить с тем, что фундаментальный идеологический раскол существовал всегда; если бы у советских руководителей не сложилось неотступного глубокого предвзятого мнения о корнях поведения капиталистических сообществ, после 1945 года они совершенно определенно изменили бы свою политику по отношению к этому бывшему своему военному союзнику. К тому же совершенно справедливо будет заметить, что некоторая часть американцев никогда не доверяла правительству Советского Союза и видела в данной стране революционную угрозу. Но следует также сказать, что это не означало, будто они оказали большое влияние на формирование американской политики. В 1945 году, когда закончилась война, американцы верили в благие намерения советских политиков намного больше, чем несколько позже. Подозрительнее и опаснее при этом выглядел для них СССР при Сталине.

В тот момент никаких других настоящих великих держав не осталось. Война послужила катализатором реализации интуитивных догадок Алексиса де Токвиля, высказанных за век до нее, что Америка и Россия будут однажды доминировать в мире. При всех юридических фикциях, отобразившихся в составе Совета Безопасности ООН, Великобритания выглядела серьезно надорвавшимся государством, Франция едва поднялась после немецкой оккупации и страдала от внутреннего раскола (ее стабильности угрожала крупная коммунистическая партия), а тем временем в Италии вдобавок к прежним спорам обнаружились новые поводы для разногласий. Германия лежала в руинах и находилась под оккупацией войск победителей. Япония подверглась оккупации и в военном отношении ничего собой не представляла, тогда как Китай в новейшие времена никогда еще не числился великой державой. Америка и Советский Союз поэтому обладали громадным превосходством над всеми своими возможными соперниками. Они к тому же считались единственными настоящими победителями в войне, так как только им от нее досталась практическая отдача. Всем остальным так называемым государствам-победителям оставалось довольствоваться спасением от гибели или воскрешением. США и СССР Вторая мировая война принесла статус новых империй.

Притом что положение империи досталось Советскому Союзу огромной ценой, эта страна теперь располагала гораздо большей мощью, чем при ком-либо из русских царей. Советские армии стояли на обширной территории европейской буферной зоны, большую часть которой составляла суверенная советская территория; остальную зону занимали государства, к 1948 году в полном смысле этого слова обращенные в сателлиты СССР, и одним из них была Восточная Германия, представлявшая собой крупную промышленную страну. За пределами этой буферной зоны лежали Югославия и Албания, то есть единственные коммунистические государства, вышедшие из войны без посредства советской оккупации; в 1945 году оба они казались надежными союзниками Москвы. Такое выгодное положение Советского Союза было завоевано Красной армией в ходе ожесточенных боев, и к тому же Москва обязана им решениями, принятыми западными правительствами и их главнокомандующим в Европе на заключительных стадиях войны, когда они тщетно пытались дойти до Праги и Берлина раньше советских фронтов. Возникшее в результате советское стратегическое превосходство в Центральной Европе представлялось тем более важным потому, что прежних традиционных барьеров для Русской державы, существовавших в 1914 году в виде империи Габсбургов и объединенной Германии, теперь не осталось. Обессиленная Великобритания и медленно возрождающаяся Франция не могли считаться противовесом Советской армии, и никакой другой мыслимой преграды для нее на земле не существовало, если бы американцы ушли домой.