Джон Робертс - Мировая история

Возвеличивание государства – позволим себе именно так назвать данное явление – столь долго не встречало особенно действенного сопротивления подчиненного ему народа. Даже в странах, где правительству народ традиционно не доверяет или где существуют учреждения для обуздания его своевластия, подданные могут позволить себе иллюзию, будто к ним стали больше прислушиваться, чем несколько лет тому назад. Мощнейшими средствами от злоупотребления властью остаются обычай и ответственность; до тех пор пока избиратели в либеральных государствах могут рассчитывать на то, что их правительство не станет спешить обращаться к силовым методам, опасаться им нечего. Но притом что демократия в наши дни покрыла во всем мире гораздо большие территории, чем когда-либо прежде, все равно в развивающихся странах сохраняется мощное подспудное представление о том, что авторитарный режим гораздо больше подходит для начальной фазы построения народного хозяйства отсталой страны. В качестве примера часто приводятся достижения народа Китая, руководство правящей партии которого скорректировало курс после завершения эпохи Мао Цзэдуна. Однако большинство диктаторских режимов экономически провальны, и почти все развитые страны относятся к демократиям.

Однако приходится признать, что в XIX и XX веках процесс модернизации в ряде стран, несомненно, обеспечило авторитарное правление, даже пусть не всегда этим режимам удавалось обеспечивать непрерывный рост экономики. Роль, которую играет побуждение к модернизации в укреплении государства, чего добились в свое время за пределами Европы Мохаммед Али или Кемаль Ататюрк, указывает на появление новых источников, из которых государство все больше черпало свой нравственный авторитет. Вместо опоры на личную преданность своей династии или сверхъестественные силы, даровавшие власть, современный властитель искал опору в народе, обращаясь к так называемому демократическому и утилитарному аргументу, чтобы убедить его в своей способности удовлетворить желания масс. Обычно речь шла об улучшении материального положения народа, но иногда обещалось нечто иное; теперь среди обещаний звучат посулы свободы личности или достижения относительного равенства.

Если сегодня поискать одну какую-то общую ценность, которая надежнее всего укрепляет правомерность государственной власти, фактически ею окажется национализм, остающийся поводом и мощнейшим двигателем раскола в мировой политике. Как это ни парадоксально, в прошлом национализм часто становился врагом многих государств. Национализм позволял успешно мобилизовывать сторонников этой идеологии, как никакая другая сила; политики, выбиравшие иные пути для объединения мира на основе общей политической системы, прибегали к обстоятельным и существенным, а не сравнительно мощным моральным идеям или мифологии. Национализм к тому же служил величайшим отдельным идейным двигателем в политике самого революционного века нашей истории, таранившим практически все существовавшие многонациональные империи в качестве их главной противоположности. Теперь, однако, национализм одного народа чаще вступает в противоречие с национализмом другого народа, приводя к ожесточенному и пагубному противоборству.

Борьба с национализмом зачастую очень дорого обходится государству, даже когда в его распоряжении вроде бы имеется огромная сила. Оснащенные мощными подпорками в виде традиций коммунистической централизации, и СССР, и Югославия все-таки распались на национальные территориальные единицы. В провинции Квебек кое-кто до сих пор славословит о выходе из состава Канады, а сбежавшие за границу тибетцы – их родного автономного района из состава КНР. Можно привести еще массу наглядных примеров тревожно жестокого потенциала национализма. Однако национализм к тому же послужил мощному укреплению власти правительства и расширению ее реального охвата. И политики во многих странах прилагают огромные усилия на поприще выхаживания ростков национализма в очередных уголках планеты, где его еще не существует, ради поддержания шатких структур, появившихся на развалинах колоний.

Национализм доведен до такого состояния, что его носители готовы взять на себя обязанность поддерживать авторитет государства, обещают принести народу благо для всех, но при одном условии: наведении минимально необходимого общественного порядка. Даже когда возникают разногласия или споры по поводу того, какие конкретно блага должно обеспечивать государство, современное обоснование дятельности правительства лежит в плоскости по крайней мере подразумевающегося обещания по поводу защиты национальных интересов. Обеспечивает ли государство на самом деле существование такого блага, часто вызывает конечно же сомнения. Марксистские ортодоксы когда-то утверждали, и в ряде стран все еще продолжают утверждать, будто бы государство представляет собой аппарат насилия для обеспечения господства находящегося у власти класса и как таковое оно исчезнет по ходу самой истории. Но правители марксистских режимов, однако, обычно ведут себя совсем не так, как будто во все это верят.

Что же касается соображений о том, что государство может существовать в форме частного владения династии или отдельного человека и служить частным интересам, теперь это повсеместно официально отрицается, притом что во многих странах так оно и есть. Подавляющее большинство государств в настоящее время числится участником, в известной степени далеко превосходя любого из своих предшественников, тщательно продуманных систем, союзов и организаций, при этом целью преследуется нечто, выходящее за рамки простого союза и требующее уступки собственного суверенитета. Кто-то присоединяется к группировкам, чтобы совместными усилиями заняться каким-то делом, кому-то достаются новые возможности как участникам такой группировки, тогда как кому-то требуется сознательное ограничение государственной власти. Такие группировки весьма отличаются по структуре и по влиянию на положение дел на международной арене. Организация Объединенных Наций состоит из суверенных государств, но ею организованы или санкционированы коллективные действия против отдельных участников ООН, каких не позволялось Лиге Наций или даже предыдущим ассоциациям государств.

В меньшем, но весьма важном масштабе появились региональные группировки, требующие соблюдения общих для всех участников правил. Некоторые, как те, что возникли в Восточной Европе, просуществовали относительно недолго, но Европейский союз, даже притом, что многие представления о нем, существовавшие при его рождении, остаются неосуществленными, понемногу движется вперед. С 1 января 2002 года для 12 его государств-членов, насчитывающих 300 миллионов человек, введена новая единая валюта. Только официальными организациями все дело не ограничивается. Можно привести примеры нескольких неформальных или находящихся в стадии зарождения наднациональных фактов действительности, которые время от времени появляются ради уступки своей абсолютной свободы отдельными государствами. Иногда в качестве ядра такой организации пугали или поощряли исламом, и расовое сознание панафриканизма, или того, что называют негритюдом – духом чернокожей расы, затрудняло действия некоторых стран. Распространение такой обильной политической поросли в роще международных отношений должно рано или поздно прийти на смену устаревшему прежнему представлению о том, что мир состоит из независимых и автономных игроков, действующих без ограничений исключительно ради личного интереса. Как это ни парадоксально, но первые влиятельные межгосударственные структуры возникли в столетие, на протяжении которого в ссорах между государствами пролилось крови больше, чем когда-либо прежде.