Банеш Хофман - Альберт Эйнштейн. ТВОРЕЦ И БУНТАРЬ.

24 июня 1881 г., когда Эйнштейну было 2 года и 3 месяца, его бабушка по материнской линии — Йетта Кох — писала родственникам: «Маленький Альберт такой чудный, и я заранее огорчаюсь, когда думаю о том, что столько времени не увижу его». Неделю спустя она пишет: «У нас чудесные воспоминания о маленьком Альберте. Он такой прелестный, что мы все время говорим о его забавных идеях».

Свидетельства дедушек и бабушек о своих внуках всегда пристрастны. Интересно не то, что маленький Альберт поразил свою бабушку. Интересно другое — ведь это самые ранние дошедшие до нас впечатления о нем как о личности. Остается только гадать, какие именно «забавные идеи» были у этого двухлетнего ребенка, которому суждено было превзойти самые смелые мечты самой любящей бабушки. А может быть, эти идеи были чем-то большим, чем просто «забавой»? Не было ли в них намека на то, что должно было произойти? Или, может статься, наоборот, его дедушки и бабушки с отчаянием полагали (как, впрочем, казалось одно время и его родителям), что любимый Альберт — тупица? У них были для этого все основания. А сама мысль об этом должна была быть мучительной. В 1954 г. в одном из своих писем Эйнштейн вспоминал: «Мои родители были обеспокоены тем, что я начал говорить сравнительно поздно, они даже консультировались по этому поводу с врачом. Не могу точно сказать, сколько лет мне было в ту пору, но не меньше трех».

Действительно, поздновато для того, чтобы начать говорить. Едва ли те идеи, которые его дедушки и бабушки восприняли как забавные, были выражены в словах. В своем письме Эйнштейн продолжает: «Я так и не стал оратором. Однако мое последующее развитие проходило вполне нормально, за исключением одной особенности — я обычно шепотом повторял свои собственные слова». Даже если это так, то, с учетом того, что маленькому Альберту предстояло стать не кем другим, как Эйнштейном, такое начало едва ли можно считать благоприятным.

Дома в Ульме, где родился Эйнштейн, уже не существует. Вторая мировая война превратила его в руины. Одна из улиц города была названа именем Эйнштейна, но нацисты не могли смириться с тем, что такая честь оказана еврею, да к тому же великому еврею, вся жизнь которого стала символом того, что они так жаждали уничтожить. В первый же день своего вступления в должность новый бургомистр-наци поторопился переименовать Эйнштейнштрассе в Фихтештрассе в честь немецкого философа и оратора-националиста XVIII в. Улице вернули ее первоначальное название лишь после разгрома нацистов.

В письмах, относящихся к 1946 г., Эйнштейн писал:　

«В то время мне уже была известна дурацкая история с названиями улицы, и она меня немало позабавила. Не знаю, изменилось ли что-либо с тех пор, и еще меньше я знаю о том, когда улицу переименуют в очередной раз; что мне действительно известно — это как удовлетворить мое любопытство… Думаю, что нейтральное название вроде „Флюгерштрассе“ было бы более подходящим с точки зрения политической сообразительности немцев, и к тому же на длительное время отпала бы нужда в дальнейших крещениях».

Фактически Эйнштейн прожил в Ульме недолго. Через год после его рождения семья переехала в большой город, где отец Эйнштейна, Герман, и его брат Якоб стали совладельцами небольшой электротехнической фабрики. По иронии судьбы, этим городом был Мюнхен, ставший впоследствии колыбелью нацизма. В образе жизни семьи Эйнштейнов мало что сохранилось от еврейских предков.

Альберта и его сестру Майю, которая была младше его на два с половиной года, отправили в близлежащую католическую школу, где они изучали традиции и догматы католической веры. Не было оставлено без внимания и их просвещение в области иудаизма.

Вероятно, в столь сжатом биографическом исследовании не стоит долго останавливаться на религиозном развитии того, кому суждена была слава великого ученого. Но мотивы научной деятельности Эйнштейна имели религиозную основу, хотя и не в формальном, ритуалистическом, смысле. Мы уже упоминали в своем рассказе о магнитной стрелке компаса, указывавшей путь очарованному малышу. И в зрелом возрасте Эйнштейн не потерял эту способность по-детски благоговеть и удивляться. «Самое непостижимое в мире то, что он постижим», — говорил Эйнштейн. Обсуждая научную теорию, свою собственную или выдвинутую другим ученым, он задавал себе вопрос: стал бы он создавать Вселенную по такому образцу, будь он богом? Такой критерий может на первый взгляд показаться гораздо более близким к мистицизму, чем к тому, что обычно понимают под наукой, но тем не менее он свидетельствует о вере Эйнштейна в предельную простоту и красоту Вселенной. Только человек с глубоким религиозным и художественным убеждением в том, что красота — рядом с нами и ждет, чтобы ее открыли, мог создать теории, наиболее поразительной чертой которых, превосходящей даже их эффективность и заслуженную популярность, была их красота.

Родители Альберта, Герман и Паулина Эйнштейн, были во всех отношениях благополучной парой. Отец вел дела на фабрике, мать занималась хозяйством. Добродушный нрав Германа Эйнштейна, его свободные взгляды, оптимизм хорошо сочетались со спокойным, уравновешенным характером и артистическими наклонностями его жены. Закончив домашние дела, Паулина с удовольствием садилась за фортепиано. В Мюнхене их ближайшими соседями была семья Якоба Эйнштейна. Обе семьи жили недалеко от фабрики, в двух домиках с общим садом. Альберт в те дни проводил много времени с дядей Якобом, вкладом которого в семейный бизнес были его инженерные познания.

Маленький Альберт был по натуре нелюдимым. Когда дети родственников приходили поиграть в саду, он почти не принимал участия в их шумных забавах. Много лет спустя его сестра Майя вспоминала, что Альберт предпочитал игры, требующие терпения и настойчивости: собирал сложные конструкции из кубиков, а его карточные домики вырастали до четырнадцати этажей. Еще ребенком Альберт испытывал инстинктивное отвращение к насилию. Шум военных парадов приводил его в содрогание. Если другие мальчики с нетерпением ждали, когда и они наконец наденут военную форму, то ему была ненавистна сама мысль об оболванивающей маршировке под монотонную дробь барабана.

В 1886 г., когда Альберту было семь лет, Паулина Эйнштейн делилась со своей матерью: «Вчера Альберт принес свои школьные оценки. Он опять первый в классе и получил прекрасную характеристику». Через год его дед по материнской линии писал: «Вот уже неделя, как дорогой Альберт вернулся в школу. Я так люблю малыша — вы не представляете себе, каким хорошим и умным мальчиком он стал».

Из этих маленьких отрывков можно заключить, что Альберт быстро преодолел трудности замедленного развития и стал блестящим учеником, что ему было хорошо в школе, его любили и родные, и преподаватели. Но позднее Эйнштейн вспоминал о своих школьных годах с горечью. Особенно не нравились ему грубая муштра и механическая зубрежка, которым в те времена отдавалось предпочтение как методам воспитания и обучения. Это отвращение усилилось, когда в десятилетнем возрасте Альберт перешел из начальной школы в гимназию Луитпольда. В 1955 г., отвечая на одно из писем, Эйнштейн вспоминал: «Учеником я был ни слишком хорошим, ни плохим. Моим самым слабым местом была плохая память, особенно на слова и тексты». И действительно, преподаватель греческого как-то сказал ему: «Из вас никогда ничего путного не выйдет». Подобное высказывание вряд ли характеризует Альберта как прекрасного ученика. Но далее Эйнштейн продолжает: «Только по физике и математике я шел благодаря самостоятельным занятиям далеко впереди школьной программы, да еще по философии — в той мере, в какой она входила в программу».